но она оказалась в университете, а он присел на крыльцо и нацарапал записку.
«Прошу прощения, так хотелось повидаться…»
– А может, подружки. Или кто-нибудь еще. – Маккензи засмеялась, как будто и не задумывалась об этом. – Думаю, у каждого есть целый список людей, которые могли бы написать такое письмо, да? Тех, от кого ждешь, что они явятся и все объяснят. И другой список – тех, перед которыми мы сами должны извиниться. – Она слабо улыбнулась и сделала вид, что пьет из своей пустой кружки.
Сунна слегка приподняла брови, но остальные черты лица остались совершенно неподвижными. Интересно, подумала Маккензи, она делает себе ботокс? Как правильно – делает ботокс? Использует ботокс? Или «ей сделали ботокс»? В свои девятнадцать Маккензи была слишком молода, чтобы разбираться в жаргоне стареющих бедолаг.
– Но ты же надеешься, что это кто-то один? Во всяком случае, раньше ты так сказала.
Маккензи поморщилась.
– Послушай, Сунна, я уже опаздываю на работу. Защелкни, пожалуйста, дверь, когда приедет Ларри. – Она встала и нависла над Сунной. В этой рубашке с рюшами, с треуголкой – да-да, треуголкой! – на голове, Маккензи вовсе не была настроена на разговор по душам. Она сгорбилась, будто пытаясь уменьшиться в размерах. – Но, знаешь, я с радостью продолжу разговор, если ты завтра придешь в «Бумажный стаканчик». – «По крайней мере, я буду лучше к нему готова».
Сунна фыркнула.
– Да-а… Ну, не знаю. Не могу сказать, что мне это так интересно.
– Кто написал письмо? Неинтересно?
– Ничуть. Вот неинтересно, и все тут. – Сунна заерзала на стуле и принялась тереть что-то на блузке. Сверху раздался громкий стук, и обе посмотрели на потолок. Сунна закатила глаза и пробормотала что-то о Мод.
– Ну, если придешь за компанию, я буду там по-любому. Посидишь со мной, просто выпьем кофе.
– О-о, – протянула Сунна. Вид у нее был удивленный, а потом стал виноватым, как будто до нее только сейчас дошло, что она ведет себя невежливо. – Да, неплохо было бы сходить с кем-нибудь выпить кофе. Я еще никого здесь толком не знаю и даже не могу вспомнить, когда в последний раз пила с кем-нибудь кофе. Да и дома почти у всех подруг были дети, и они только об этом и могли говорить. Воспитание. Подгузники. Няньки…
– У меня детей нет, – сказала Маккензи, взяла с полки попугая на липучке и запихнула его в сумочку. – Только этот дурацкий попугай, дурацкая рубашка и дурацкие сапоги. А о них я говорить не собираюсь.
– Ладно. – Сунна снова заерзала на стуле. – Ну, то есть Мод-то наверняка придет. Вот. А я, наверное, нет.
– Все ясно. Но, если все же надумаешь, я там буду. Посидим вместе. И обещаю, на мне не будет этих шмоток.
– Хорошо, – сказала Сунна. Она снова выглядела смущенной, и Маккензи стало ее жаль. Как будто Сунна ничего не могла с собой поделать. – Да, если бы и были, ничего страшного. Ты смотришься… смотришься стильно. – Она сделала большой глоток кофе и усмехнулась. – Для пирата.
