распахнувшихся дверей.
Глава шестая
Как только скрипнула входная дверь, Рейн-Мари мгновенно проснулась и встала с постели.
– Арман?
– Oui, – отозвался он шепотом, сам не зная почему.
Рейн-Мари включила свет в коридоре.
– Что Стивен? – спросила она, обнимая его.
– По-прежнему жив.
– Слава богу. – Не успев произнести эти слова, она подумала, не рано ли славить Бога. – Как он?
– Состояние критическое. Мне не разрешили посмотреть на него.
– А ты как?
Рейн-Мари посмотрела в его изможденное лицо и вгляделась в его глаза. Потом снова прижала его к себе, а он заключил ее в объятия.
Они поплакали о Стивене.
О себе.
О мире, в котором могут происходить такие вещи, когда счастливые люди идут по знакомой улице.
Они разомкнули объятия, вытерли слезы, высморкались, и Арман прошел за ней в кухню.
По дороге домой в такси он хотел только обнять Рейн-Мари, принять горячий душ и забраться в кровать. Но теперь он сидел за кухонным столом, глядя перед собой.
Рейн-Мари поставила на газовую конфорку видавший виды чайник, достала заварочный.
Кухня была старомодная. Они собирались ее обновить, но как-то все руки не доходили. Вероятно, потому что никто из них по-настоящему не хотел здесь ничего менять. Такой эта кухня была при Зоре, бабушке Армана, которая заправляла здесь, разговаривая на странной смеси идиш, немецкого и французского.
Она выросла в Париже и потому говорила на французском и идиш – языке ее родителей. А немецкий освоила в лагерях.
Она завещала Арману квартиру вместе со всем ее содержимым, сводившимся главным образом к ее безграничной любви, которую он всегда носил с собой в сердце.
«Nein. Opshtel, – почти слышал ее голос Арман. – Чай всегда лучше, когда wasser еще не совсем bouillant[23]. Пора бы тебе уже выучиться», – выговаривала она ему.
«Не plotz»[24], – неизменно отвечал он, что сильно веселило ее.
Его бабушка давно умерла, и теперь он наблюдал за тем, как Рейн-Мари хозяйничает на этой кухне, отводя от глаз выбившиеся седые пряди. Она принесла чайник с хорошо заваренным чаем и кувшин молока из старого капризного холодильника.
– Merci, – сказал Арман, размешивая сахар. – Врачи говорят, что у него, возможно, поврежден мозг, но все же активность наблюдается.
Рейн-Мари отхлебнула чая. Она знала: Арман думает о том же, но пока не может это сказать.
После чая Арман принял горячий душ, подставив лицо под воду. Пробуя на вкус соль, смываемую с его лица.
Он лег в кровать рядом с Рейн-Мари и сразу же погрузился в глубокий сон.
Три часа спустя, когда сквозь кружевные занавески в комнату проник свет, Арман проснулся. В первый момент он испытал полное умиротворение. Здесь, в этой знакомой квартире. В окружении знакомых запахов, таких домашних, таких привычных.
Nein – нет
(Не) взорвись
