style="font-size:15px;"> 7
Поудобнее устроившись на продавленном сиденье автобуса, Антон втянул голову в узкие плечи, засунул руки в гарманы галифе и изготовился дремать. Ночью он спал неважнецки: снова привиделось нечто дурацкое, с гоголевскими вкраплениями. Антон был гостем на украинских почему-то посиделках, где собрались всякие размалеванные девицы и утешали свою подругу, которой в чём-то крупно не повезло. Они её баюкали и заговаривали ей зубы до тех пор, пока не уронили прямо на руки какому-то парубку – те моментально обвенчались, небрежно совокупились и куда-то целенаправленно пошли. По дороге молодой супруг грубо ругал новобрачную – всё пуще и пуще; сам же он становился всё гаже, уродливее. Наконец, своими словами он превратил жену в куклу, обломал ей руки-ноги и бодро – будучи уже не поймёшь, чем – зашагал себе дальше, размахивая какой-то частью её тела. На этом месте картина сменилась, и Антон увидел себя самого, одинокого и потерянного, среди неподвижных голографических носов, выменей, голеней и предплечий.
Но в пасмурном Антоновом огне, который угрюмо и лениво жег ему сердце, виновен был не только мерзкий сон. Перед тем, как лечь, Антона угораздило вновь – совершенно случайно – поглядеть в насыщенную черноту окна. Он, между прочим, успел напрочь позабыть о своём вчерашнем наблюдении, но вспомнил о нем очень быстро – в ту же секунду, когда опять узрел на холодной скамье неподвижный силуэт с затененным лицом. Мысль о совпадении Антон отбросил. Совпадение чего и совпадение с чем? Оцепеневшая фигура приковывала взор и наводила страх. От всей души желая себе не смотреть повторно, Антон отвернулся, сосчитал до пяти и снова бросил осторожный взгляд на окно. Скамейка опустела, россыпи желтых присмиревших листьев были покрыты тончайшим слоем первого снега.
И подремать в автобусе никак не получалось – глупые страхи питали и умножали и без того невесёлые думы. Антон открыл глаза и обречённо уставился на запись, сделанную чернилами по обивке переднего кресла. Слова «Ingermanland» и «Annenerbe» красовались в окружении варварских разрезов и просто дыр. Беллогорский видел подобное не впервые, но не имел представления, кто и зачем это пишет и режет.
Коквин сидел по левую руку от Антона и занимался дыхательной гимнастикой по какой-то незнакомой широким кругам системе. Лицо его было абсолютно спокойно, веки полуприкрыты, кисти ровно и неподвижно покоились на коленях. Ритмично раздувались ноздри, мерно вздымалась и опускалась отутюженная гимнастерка, увешанная неизвестными пока Антону знаками отличия. Возможно, это были какие-то награды. По бокам грудной клетки были аккуратно протянуты два тонких кожаных ремня, замыкавшихся на тугой пояс. Смотреть на звеньевого было не очень приятно, и Антон переключил внимание на окно, за которым увидел мокрый хвойный подлесок и свежий снег-полуфабрикат. Автобус разогнался, но пейзаж не баловал разнообразием. В памяти Беллогорского всплыл намозоливший глаза домашний натюрморт, и он
