раз, к виновному применят санкции исключительно строгие. Пускай он ни разу не упомянул смертную казнь – могло тем не менее показаться, будто он, пока ещё в иносказании, с неумолимой неизбежностью вытекает из его слов.
Поэтому настроение Антона было напрочь испорчено. Закончив выговаривать, Коквин подробно рассказал ему о своенравном банкире. Выходило, что под Петербургом, в курортной зоне, обосновалось мифическое чудовище, взалкавшее ежедневных кровавых жертв. Дни (кто знает? может быть, и часы) монстра были сочтены, но ему самому никто об этом не говорил. Похоже, он был до зарезу нужен кому-то важному, этот банкир. О высоте его положения можно было судить уже по тому, что в посетителях у него значились губернатор города, несколько депутатов Федерального Собрания, вице-премьер и прочие авторитеты. Он был нужен если не живым, то во всяком случае, полным надежд на выживание. Это позволяло высосать из него дополнительно ещё сколько-то денег; Антон не сомневался и в мотивах «УЖАСа» – предприимчивый Ферт вряд ли прошёл бы мимо такой соблазнительной возможности урвать побольше. И вот семидесятилетний бизнесмен, страдавший поначалу раком предстательной железы, а вскорости – и раком практически всех внутренних органов, включая позвоночник, лежал без движения, полностью парализованный, не способный пошевелить ни рукой, ни ногой, и требовал знаков внимания от многочисленной армии крепостных. Его уголовно-феодальное мышление нашло, наконец, благодаря болезни, наилучшее практическое применение. Чуть что было не так, деспот приказывал соединить его с кем-либо из великих и, жалуясь на дерзких ослушников, нагло и упоенно врал – соответствуй действительности хотя бы четверть его претензий, виновники были бы достойны пожизненной ссылки на урановый рудник. А потому не приходилось удивляться тому, что в конечном счёте все до последнего, даже самые нищие сотрудники больницы не соблазнились посулами и наотрез отказались иметь дело с хулиганствующим барином-смертником.
Врачи и медсёстры с непроницаемыми лицами, молча, оказывали ему положенные услуги, но не больше. Это напоминало «итальянскую забастовку» – «от и до, и ничего сверх оговоренного в трудовом договоре». Что касалось сиделок, массажистов, методистов и психологов, то все они разбежались, и банкир очутился в положении, когда некому было вынести за ним судно. Но он не извлёк из случившегося никаких уроков, и только яростно названивал в правительство.
Всё больничное окружение откровенно желало ему скорейшей смерти, но та не шла, а пациент пребывал в полной уверенности, что рано или поздно поднимется на ноги. На фоне прочих помогателей «УЖАС» повергал медицинских работников в благоговейное изумление: терпению и выдержке его сотрудников не было предела, и неказистые лицами, но в форме весьма привлекательные молодцы хотя и сетовали порой на очевидные трудности, искренне желали своему подопечному �
