сильными линзами (старомодный образ изобретателя). В тени за столом, сгорбившись, курил трубку старик, подкашливал, двигая глубокими морщинами на буром лице. Чуть поодаль, за большим деревянным столом со скамьями (такие часто встречаются в парках: стол и сбитые с ним вместе скамейки), сидели на солнцепеке турки; чинно, будто восковые, они пили кофе из миниатюрных чашек. Отец, мать, понурая дочурка, обозленный на весь мир сынок.
Внутри было получше, чем в Фарсетрупе[38].
У телефона стояла красивая беременная африканка. Вся в разноцветных тряпках. На стенах лыжи, фотографии слаломистов, вымпелы и кубки на полках, неработающий камин, задрипанная шкура лося.
– Отель «У погибшего альпиниста», – сказала Дангуоле и прыснула.
– Точно.
У самых ног возился со шваброй албанский мужичок, в пиджаке и коротеньких штанцах, в сандалиях, маленький и настырный; был он нами чрезвычайно недоволен, норовил шваброй выгнать на крыльцо. Две сомалийские девочки хихикнули и побежали. Кто-то что-то шепеляво сказал по-норвежски. Хлопнула дверь, хлопнула другая дверь. Каждый звук меня ранил в самую душу. Я всё это знал наизусть. Я знал, что последует за тем или иным звуком. Ведь звуки имеют генеалогию; они многое могут рассказать.
Мы встали у телефона. Мне не терпелось еще раз переговорить с адвокатом.
Пока ждал, выдумывал предлог. Дядя предупредил, что адвокату надо постоянно звонить…
– Адвоката надо держать на поводке, – сказал он.
«…мы прибыли, всё так быстро устроилось, спасибо, если бы не вы…»
Что еще?..
Дангуоле по-хозяйски заглянула на кухню.
У африканки была какая-то неистощимая телефонная карточка… and never ending story to tell.[39]
Дангуоле успела обойти весь лагерь; я трижды прокрутил в уме все беседы с адвокатом – африканка не торопилась…
– Адвокату необходимо напоминать о себе, – говорил дядя. – Чтоб ты ему стал кем-то вроде бедного родственника… и всегда благодарить, неустанно, каждый раз!
Это я помнил: благодарить, производить впечатление, сообщать все детали, как это бывает между близкими, твердить одно и то же, чтоб он ко мне привык, чтоб пропитался делом, чтоб я ему начал сниться, чтоб он подсел, как подседают на сериал или успокоительное, чтобы почувствовал себя полезным, необходимым (чтоб зависел от моей зависимости), чтоб ему самому было приятно от того, что он «помогает», что он занимается чем-то «серьезным» (saken om liv og død[40])… и хлопоты приносят плоды: спасибо, если бы не вы… Скандинавам этого так не хватает! Достаток и бессмысленность собственного существования, в котором нечего искать, потому что всё есть и всё под рукой, подтачивает самые стальные нервы почище ржавчины, которая так или иначе топит все корабли.
– Они задыхаются в набитых безделушками квартирах! – говорил Хануман. – Помни об этом, Юдж! Тоска, антидепрессанты! Вот что их составляет. Рано или поздно каждый из них кончает именно этим, потому что – запомни,
Фарсетруп – лагерь для беженцев в Дании (см. роман «Путешествие Ханумана на Лолланд»).
И бесконечная история, которую надо рассказать (
Дело жизни и смерти (
