и не помогает? Ты на алименты подавала вроде.
Семагина усмехнулась:
– Я тебе не говорила еще? Представляешь, нарисовал сам себе зарплату в двадцать тысяч рублей, он же сам у себя директор, вот и получаю – алименты, тридцать процентов. Скотина.
– Правда, скотина, – согласилась Григорьева.
– Вот, написала бы. Тяжкая женская доля, – предложила Семагина.
Григорьева вздохнула:
– Свет, ТЖД мы с тобой писали. Раз дцать.
Семагина согласилась:
– Это да. Неисчерпаемо.
Машина притормозила у метро. Прежде чем выйти, Григорьева бросила:
– А в тебе ведь живет прекрасный автор.
– Нет уж спасибо, пусть помирает. Не хочу выглядеть, как ты, – отмахнулась от приглашения в волшебный мир творчества продюсер.
И уехала. А Григорьева пошла в метро.
Эскалатор был любимым аттракционом Григорьевой. Она спускалась вниз и наблюдала за теми, кто ехал вверх. Вот пара: приличные люди, время рабочее, очевидно, любовники, сбежали из офиса. Обоим около сорока, он ее обнял, как не обнимают жен, женщина плакала. У нее на пальце кольцо, у него – нет. Бедняга, видно, она никак не решится уйти от мужа, там, наверное, еще дети.
Шустрый пацан лет пятнадцати вытаскивает кошелек у зазевавшейся на рекламу тетки со множеством сумок. Воришка не видит, что при сходе с эскалатора его ожидают стражи правопорядка. Вот дурак, тут же камеры. Зеленый еще. Не повезло.
Внизу пожилая тетечка в будке эскалатора вяжет варежки, бросая нежные взгляды на фото внучки, пристроенное к стеклу изнутри. И тут же рявкает в матюгальник на мужика, который сломя голову несется вниз, спеша на приближающуюся электричку.
– Запрещается бежать по ступеням эскалатора!
Взмокший менеджер пролетел мимо нее. Бедолага. Все равно опоздал.
Парочка студентов, связанных наушниками плеера и первой любовью. Страстно целуются, бесстыдники, у всех на глазах. У хмурого старика на ступеньку ниже, при взгляде на которого в голове Григорьевой сразу всплыло слово «вдовец», нет никакой возможности избежать вида чужого счастья. Ему бы поплакать сейчас, что у него уже первой любви никогда не будет, но старик зло выплюнул, как змея яд:
– Ни стыда ни совести!
Парочке не было до старика никакого дела, его яд не достиг своей цели. Возмущенный старик обернулся назад в поисках поддержки. Но следующий за ним пассажир – рыжий мужчина лет тридцати, не разделил его раздражения, он ехал сонный, а может, по жизни такой.
– Мам, можно мне снять шапку?
Внимание Григорьевой привлекла молодая мать с мальчиком, стоящие прямо у нее под носом. Мальчик лет пяти взмок в толстой вязаной шапке, да еще вдобавок был укутан шарфом по самую макушку.
– Тут сквозняк, Юрочка, а ты у меня и так все время болеешь.
Григорьева отметила это «у меня». Мать-одиночка, опекающая главного мужчину своей жизни, посвятит ему всю себя, а он будет чувствовать себя виноватым и…
– Ну
