я, как дура, оборачивалась на катер, на котором меня привезли, едва ли не после каждого шага. А этот молодец – крепкие нервы.
Погрузка же тем временем окончена. Из катера спускают два квадратных пластиковых контейнера, вываливают их содержимое прямо на землю. После чего все Тюремщики, спускавшиеся вниз, поднимаются по трапу. Последним уходит тот, что держал нас на мушке. Трап втягивается, ревут двигатели.
Катер взмывает в небо так стремительно, что я отвлекаюсь от разглядывания новичка и провожаю летательный аппарат восхищенным взглядом, пока он не пропадает из виду в серых облаках.
Зато остальным не до катера и не до «новобранца», они как по команде срываются с места и мчатся на холм, чтобы поскорее рассмотреть «дары» Тюремщиков.
– Одеяло! Одеяло! – кричит Чайка Ворону, вырвавшемуся вперед.
Это у нас вместо соревнований: кто прибегает первым, имеет право взять себе то, что хочет (кроме медикаментов, разумеется).
Не трогаюсь с места. Стою, обняв себя руками, и все еще смотрю в хмурое небо. Ветер развевает подол моего сарафана и волосы, то и дело бросая их мне в лицо. Но я не шевелюсь, не опускаю глаз. Хочу продлить мгновение – ощущение восторга, полета, мощи, силы, скорости. Кем бы я ни была, я любила летать.
А новенький тем временем направляется прямо ко мне. Верно: к кому еще ему идти, если все убежали?
Он правда высокий, выше меня на ладонь. Правильные черты лица, глаза голубые, а ресницы и брови, несмотря на светлые волосы, темные. Кожа ровная, не обветренная, как у местных, без шрамов.
Я засматриваюсь. У меня возникает странное желание дотронуться до его лица: оно настолько не отсюда, что его хочется потрогать, чтобы убедиться, что это не мираж. Даже рука приподнимается.
И лишь в этот момент понимаю, что все так и есть: передо мной человек с другой планеты. Пару недель на Пандоре – и он перестанет отличаться от остальных.
Новичок останавливается буквально в шаге от меня. Тоже смотрит внимательно. Будто чего-то ждет. Чего? Приветственную речь позже прочтет ему Филин.
Прихожу в себя, сжимаю глупую руку в кулак и отшатываюсь – подошел слишком близко. Новенький не двигается, лишь поджимает губы. Видимо, решил, что я испугалась. Но это не страх, это привычка.
– Меня зовут Гагара, – представляюсь только потому, что молчание затягивается, а пристальный взгляд незнакомца начинает нервировать.
– Пересмешник, – отвечает и протягивает в ответ ладонь – поздороваться. У него приятный голос, не противно звонкий, как у Филина, и не грубый бас, как у Пингвина. – С некоторых пор, – добавляет, будто это и так не ясно.
Рука Пересмешника все еще в воздухе.
Качаю головой.
– Здесь так не принято, – говорю.
После чего разворачиваюсь и направляюсь к Птицеферме.
Скоро начнется дождь, а у меня дыра в потолке.
Глава
