Google, а не чей-то другой сайт <…> Как и водится со всяким убыточным, но привлекающим покупателей товаром – даже если он не вернет своих денег, он все равно будет стоить того[236].
Цукерберг из Facebook придерживался той же стратегии, выплачивая «астрономические» суммы за сомнительную вереницу, как правило, убыточных стартапов, вроде Oculus (2 миллиарда долларов), занимающегося разработками в области виртуальной реальности, и приложения для обмена сообщениями WhatsApp (19 миллиардов долларов), тем самым обеспечивая Facebook собственность на колоссальные потоки человеческого поведения, которые потекут по этим каналам. Вполне в духе «императива извлечения» Цукерберг заявил инвесторам, что не будет рассматривать вопрос увеличения доходов до тех пор, пока сервис не охватит «миллиарды» пользователей[237]. Как выразился один журналист:
Цукербергу не очень-то нужно якшаться с правлением <…> у акционеров нет способа сдерживать выходки Цукерберга…[238]
Стоит упомянуть, что понимание этой логики накопления пришлось бы кстати, когда вопрос о приобретении WhatsApp обсуждала Комиссия ЕС, которая дала зеленый свет, получив заверения в том, что потоки данных от двух компаний останутся раздельными. Позднее комиссия обнаружит, что императив извлечения и требуемая им экономия от масштаба в операциях по обеспечению поставок сырья вынуждают объединять потоки излишка в стремлении к совершенствованию прогнозных продуктов[239].
Основатели Google создали корпоративную форму, которая дала им абсолютный контроль в рыночной сфере, но они добивались свободы и в публичной сфере. Ключевым элементом стратегии свободы Google была его способность различать, конструировать и выдвигать свои претензии на беспрецедентные территории, которые еще не подпадали под действие закона. Киберпространство – важный персонаж этой драмы, воспеваемый на первой странице книги Эрика Шмидта и Джареда Коэна о цифровой эре: «Мир интернета, по сути, не связан земными законами <…> это крупнейшее в мире неуправляемое пространство»[240]. Они говорят как хозяева операционных пространств, недосягаемых для политических институтов, – современный эквивалент «темных континентов», манивших к своим берегам европейских спекулянтов XIX века.
Ханна Арендт проанализировала экспорт перенакопленного капитала британских капиталистов в Азию и Африку в середине XIX века, и ее анализ помогает развить эту аналогию:
Здесь, в отсталых регионах, без промышленности и политической организации, где насилие применялось с большей свободой, чем в любой европейской стране, так называемым законам капитализма была предоставлена возможность творить реальность <…>. Секретом новой счастливой ситуации было как раз то, что экономические законы перестали загораживать путь алчности имущих классов[241].
В недолгой истории надзорного капитализма подобное беззаконие было критическим фактором
“Schmidt: We Paid $1 Billion Premium for YouTube,”
Adrian Covert, “Facebook Buys WhatsApp for $19 Billion,”
Tim Fernholz, “How Mark Zuckerberg’s Control of Facebook Lets Him Print Money,”
Duncan Robinson, “Facebook Faces EU Fine Over WhatsApp Data-Sharing,”
Eric Schmidt and Jared Cohen,
Arendt,
