мне очень важно, какой ты меня видел. Я сейчас себя вообще не вижу, я на дне колодца, в 42 гексаграмме «И-Цзин». Свет попадает ко мне только в полдень, и он похож на свет богов – он не оставляет тени.
– Метафоры. Интуитивно понятны. Содержательно – нет.
– Плохо мне, дорогой друг. Очень мне плохо, и жизнь моя, и планы разбились к чертям. Остается только шутить, смеяться и пить боржом. Наверно, это ты и увидел.
– Бедная девочка! Давай я возьму тебя под крыло?
– Возьми меня под крыло, меня не берут.
– Хорошо! Тогда назначаю себя твоим антидепрессантом, идет?
– С понедельника, с утра будешь ты моя сестра?
– Цитаты, ха-ха. Да, вроде того. Мы пойдем не в музей, а на балет! И билеты куплю я. И обязательно – белое вино в буфете в антракт.
– Это ж мотовство и расточительность, Н, это лишнее.
– Это со времен Ремарка отличное лекарство для разбитых сердец! Если уж браться кого-то лечить, так качественно. Я считаю, что ты согласная, и бронирую сейчас и онлайн. Мне очень нравится Ида Рубинштейн. Вот как раз есть подходящее – доктор прописал, пациент согласен. И белое вино.
– А потом я сама буду носить свою виолончель (опять цитаты и аллюзии, ага).
– Все равно не понял.
– Лав ин афтенун.
– О. Однако. Нет, виолончель как раз, буду носить я.
– Спасибо! Н, мне категорически пора стартовать, так что прошу очень меня извинить, но я выйду сейчас из беседы. Пойду пинетки, ой, балетки от моли выбью.
– (Смеется легко, заразительно).
Такие дела. У меня, кажется, есть сильное плечо. Интересно, это блеск и нищета куртизанок? Это Кэрролл и маленькая Алиса? Куда меня ведет эта дорожка…
До чего ж мерзостный завтрак можно сделать себе в порыве самоуничижения! Вот как можно эту гадость было себе сделать добровольно, особенно с учетом планов на день, не включающих бранч, ланч и прочие радости спокойной жизни. А сбацаю-ка я себе кофе в термос и большой бутерброд на полбагета с сыром, семгой и айсбергом. Да и пойду в «о, новый и дивный день».
Глава 13
Что я знаю о любви… Я сейчас себя об этом спрашиваю, поскольку, кажется, вообще теряю даже намеки на какие-то ориентиры. Я знаю то, что знает младенец, насасывающий себе теплое молоко у матери под грудью, наверное, щенок. Он знает, что он зачем-то и за что-то нужен. Времени на вопросы и сил на рассуждения у него нет. Ему хорошо, ему так, как надо. Ему – становится хорошо. Наверное, только это я и знаю. От любви становится хорошо. Это процесс. А особенно я ничего не знаю о любви мужчин. Я помню и чувствую, что эта любовь другая. Но мне не с чем сравнить, пока все, что я встречала кроме – было не про любовь, а про страсть или иные какие-то отношения. Совершенно точно – не про любовь. Я помню это чувство, даже, пожалуй, не чувство, а состояние, когда все хорошо. Не нормально, не сейчас, не то, что есть. Никаких вообще экзистенций. А просто все в мире, в себе – хорошо. Когда тепло, мягко, уютно. Когда нос где-то между складками
