весь такой плоский и узкий. Однако сейчас переулочки сплетались, как нити паутины, образуя некий лабиринт, и минуло не меньше получаса, прежде чем Алёна из них выбралась и оказалась у городских ворот – но не тех, через которые пришла, а тех, через которые нужно было выйти, чтобы попасть на дорогу в Мулян.
Вертлявый малый лет двадцати пяти, в шортах, открывавших тощие ноги, и в длинном, чуть не до земли, черном фартуке, протиравший столики перед кафе, названным в честь города «Noyers sur Serein», «Нуайер на Серен», улыбнулся Алёне и помахал ей рукой. Наша героиня в ответ едва шевельнула уголком рта: с некоторых пор (точнее, в течение последних тридцати минут) она не доверяла нуайерцам.
Писательница Дмитриева вышла из ворот, привычно перекрестившись (справа налево, кстати) на статую Пресвятой Девы, стоявшую в маленькой нише и, как всегда, украшенную бусами из шиповника и бумажными цветами, и быстро зашагала по знакомой дороге. Справа каменная, изрядно осыпавшаяся, увитая виноградом стена подпирала склон; высоко-высоко видны сквозь деревья стены старого, ну очень старого, вовсе уж средневекового, заброшенного шато, куда даже туристы остерегались ходить, настолько там все было на грани жизни и смерти; слева текла быстрая Серен с зеленой водой и заливными лугами, на которых паслись очень толстые и очень коричневые коровы, а рядом с ними коричнево-белые лошади, очень похожие на толстых коров.
Сзади послышался громкий треск, Алёна шагнула на обочину, пропуская автомобиль, мельком удивляясь, почему он так трещит, однако внезапно рядом с ней поравнялось и приостановилось одно из самых странных средств передвижения, виденных ею в жизни. Это был остов, каркас гоночной машины, очень напоминавший клетку или плетеную корзинку на небольших колесах. В клетке сидел человек в каскетке, надетой задом наперед, и в больших мотоциклетных очках. У него были темно-каштановые вьющиеся волосы, собранные в хвост. Обтянутые джинсой худые колени торчали чуть не выше головы: игрушечная гоночная машинка была явно седоку не по росту.
– А ты что, раньше никогда не целовалась? – нахально спросил он. – Почему так испугалась?
Алёна строптиво дернула плечом и пошла дальше. Тарахтелка ожила и потащилась следом.
– Пожалуйста, можно я тебя подвезу? – прокричал Эсмэ (ну разумеется, это был он).
– А мы что, уже перешли на «ты»? – холодно спросила Алёна. Хотя вопрос был, конечно, риторический. Во Франции вообще с этим быстро, а в особых случаях – даже стремительно.
Эсмэ только кивнул, улыбаясь до ушей. У него были отличные зубы. Хорошо, что он целовался, а не кусался, подумала Алёна, и ей стало смешно. Однако мальчишке незачем знать о ее мыслях.
– Откуда ты узнал, что я пошла через эти ворота? – спросила она, с ледяным выражением глядя сверху вниз (жаль только, ее старания пропадали втуне, ибо холодность взора была смягчена темными очками, вновь водруженными на нос).
– Мой друг Мишель увидел тебя и сразу сообщил мне… Мишель – официант в кафе «Noyers sur Serein», – пояснил наглый мальчишка. – Когда ты убежала, я позвонил ему и попросил последить за дорогой. Если бы ты пошла через другие ворота, мне бы позвонил Алексис, заправщик с автостанции.
– Смотри-ка, у тебя кругом
