рядом – просто проходил мимо. А может, нарочно бочком придвигался, подкрадывался поближе и подслушивал. Так или не так, не знаю и судить не берусь. И напрасно обвинять никого не хочу (в те годы и без меня было достаточно обвинителей).
Но однажды Особист – он как обычно стоял где-то поодаль от нас, шептавшихся кружком возле сарая, – словно бы между прочим сказал:
– Вообще-то секреты иметь не следует. Не рекомендуется.
Все сразу забеспокоились, заволновались.
– Как это? Почему?
– Потому что нельзя – вот и все, – Особист недоуменно пожал плечами, не позволяя никому и подумать, что возможна иная причина, кроме нельзя.
– И стеклышки закапывать нельзя? – пискнул чей-то голосок.
Особист подумал ровно столько времени, сколько полагалось тому, кто обладал правом разрешать и запрещать.
– Стеклышки, пожалуй, можно.
– А что тогда нельзя? – спросил другой голос, не слишком склонный подчиняться.
– А нельзя то, о чем вы говорите на бревнах, – сказал Особист, как бы не придавая значения тому, чему другие, напротив, придавали самое серьезное значение.
– Ну, и о чем мы говорим? – Особиста явно испытывали.
– Да так… о всяком… – он вовсе не спешил показать, что способен выдержать испытание.
– И что же это за всякое?
– Всякое – это то самое, о чем по глупости и неосторожности говорят ваши родители.
– И о чем же они говорят?
– Вам перечислить? Пожалуйста, – Особист выставил ладонь и стал загибать на ней пальцы. – О том, что мы работаем как проклятые, а живем хуже нищих. О том, что мы не были готовы к войне, хотя и пели: «Броня крепка, и танки наши быстры». О том, что за победу мы заплатили слишком большой ценой, миллионами загубленных жизней. О том, что в побежденной Германии живут лучше, чем у нас, победителей. О том, что Кирова убил Сталин. О том, что в лагеря сажают невинных, а преступники гуляют на свободе… Родители говорят, а вы повторяете.
– Врешь!
– Но я же сам слышал.
– А что же твои родители?
– Мои о политике не говорят. Они работают в торговле. К тому же у меня отчим.
– А почему их не брали на фронт?
– Потому, что как ценные работники они нужны в тылу. Отца Сумарокова тоже не брали.
– А наших брали. И у них ордена…
– Что ж, их заслуг никто не отнимает. Но они говорят как враги.
– Чьи враги?
– Сами подумайте, чьи. Об этом спрашивать не надо.
– Ничьи они не враги. Все ты врешь.
– Они не враги мне, тебе, нашему двору. Но этого мало, потому что они… враги народа, – сказал Особист так, как будто на языке его случайно оказалось слово, которое он долго держал за щекой.
8
С тех пор генеральский сын Вука, Особист и Маруся, учившаяся
