нажимом пригвоздил шеф его к стулу. – На лгунов чихают с пожарной каланчи. И разговор у нас с ними короткий!
Прокурор как-то посвятил Гордея в небезынтересную психофизиологическую тонкость человеческого организма. «Имейте в виду, Гордей Михайлович, – наставлял он подчинённого, – что большинство людей от стыда краснеют. У них подскакивает давление, учащается сердцебиение, ускоряется кровообращение и так далее. Подобная конституционная особенность нам досталась от предков. В ту эру люди были почти зверьми и на опасность реагировали моментальной агрессией либо, напротив, реактивным бегством. Наряду с большинством имеется и некое меньшинство, у коих от срама жизненный тонус, наоборот, стремится к нисходящей: падает давление, замедляется пульс…И в древности на радикальную угрозу они реагировали тем, что притворялись мёртвыми, маскировались неподвижностью…Лежачих, как известно, не бьют. В современную эпоху их потомки в минуту позора бледнеют и бледнеют. В свете сказанного совершенно напрасно отдельные не слишком компетентные учителя ругают учеников: «Его воспитываешь, а ему хоть бы хны. Хоть бы покраснел, бессовестный!” Глупее несуразицу не придумаешь: безымянный бедолага и так от стыда едва не в обмороке, у него от слабости и бессилия сфинктер прямой кишки распустился, а его того азартнее носом в дерьмо тычут».
И сейчас прокурорское наставление находило реальное воплощение в образе Константина Таранова. Лицо свидетеля приобрело меловый оттенок. Состояние сфинктера, естественно, не подлежало проверке на ощупь, но, судя по тому, как он с одышкой астматика вдруг принялся всхлипывать своей «носопыркой» на противоположном конце тела, оно было близким к критическому. Впрочем, слесарь-ремонтник попробовал «потрепыхаться» под прокурорским прессом, неуверенно и жалко заявив:
– В-вы…Вы…Вы не име-имеете права…Я буду жаловаться…
– Кому и как?! – желчно хохотнул Иван Иванович. – Дальше приёмной не выпустит сержант, что привёл вас сюда. Вышестоящему прокурору? Да бога ради! Я ему, как и вам, предъявлю Уголовный кодекс. А со лжесвидетелями в наших инстанциях расправа одинаково коротка и неумолима. Читайте часть вторую статьи 182…За заведомо ложные показания с искусственным созданием доказательств – от двух до семи лет лишения свободы.
И Иван Иванович с апломбом сунул под нос Таранову свод уголовных законов. Теперь Костантин шмыгал и откашливался синхронно и беспрерывно. Пулемётной очередью. А мочку уха оттягивал чуть не до пупка.
Прокурор был назначен на должность три года тому назад и приехал в Чусовой из отдалённой местности. Откуда-то с Севера. О нём в городе росла и ширилась молва как о злом и беспощадном борце с нарушителями. Невысокого роста, подтянутый, мобилизованный до предела, нацеленный на избранный объект подобно акуле, он кумулятивной торпедой пронзал препятствия. От него шарахались, словно от опасной бритвы, даже и непричастные к нарушениям закона люди: вдруг и им ненароком ни за что ни про что голову оттяпают. Рубака-прокурор, вкупе со «щетиной беззакония», запросто мог сбрить и «зазевавшуюся
