наклонился, подбирая с пола гайку, и вдруг весело подмигнул.
– Приходи-ка ты сегодня ко мне, поговорим.
– А вы никому не скажете?
– Как можно? Это будет наш секрет.
Почему-то удаляющийся отец Григорий уже не казался Павлику таким страшным, как раньше.
Церковь была старенькой, с паутиной под потолком в дальнем темном углу. Павлик стоял и думал, что надо бы, наверное, перекреститься, как тетка Оксана крестится. Но он этого делать не умел. И вообще, его скоро в пионеры принимать должны.
– Здравствуй, Павел, – сказал появившийся в дверях отец Григорий. В руках он держал сапку с налипшими комками земли.
Так и сказал, не Павлик, не Павлуша, а Павел. Как взрослому. И от этого в груди прямо к горлу поднялся комок чего-то радостного и возвышенного.
– Здравствуйте, – сказал Павлик и, испугавшись, что голос получился писклявым, грубо добавил: – А чего у вас тут так… запущено.
– Вот ты возьми и распусти. – Отец Григорий опер сапку о стену и устало опустился на лавку. – Каждый норовит поругать, а помочь – добровольцев нет.
Он достал старый носовой платок и вытер лоб.
– Было тут хорошо раньше. Икона даже позолоченная была. Только когда голод в Поволжье начался, я ее отдал. Не забрали – сам отдал. Пусть и святая вещь, но, поверь, ни одна вещь на свете не стоит человеческих жизней, прости меня, Господи.
Отец Григорий перекрестился.
– Сейчас кто сюда ходит? Раз-два и обчелся. Паства по домам разбежалась.
– Ну и что? – сказал Павлик. – Религия – опиум для народа! – Он не знал, что означает слово «опиум», но подозревал, что что-то очень нехорошее, как самогон, который отец пьет по праздникам. – И… это, Бога нет!
– Ты в этом уверен? – улыбнулся отец Григорий.
– Да!
– А почему?
– Ну, так в школе говорят. Это антинаучно!
Отец Григорий спрятал платок и достал гайку. Сжал ее между указательным и большим пальцами и посмотрел сквозь отверстие на Павлика.
– Лучше скажи, ученая голова, как ты это делаешь?
Павлик нахмурился.
– А как вы папу лечите? – с вызовом спросил он.
Отец Григорий встал и неожиданно погладил Павлика по голове. Рука, прикоснувшаяся ко лбу, оказалась грубой и шершавой, как у папы.
Это случилось после того, как купили Люську. Павлик пас ее на дальнем пустыре. Люська была козой упрямой и вредной – того и гляди, боднет под коленки. Зато молоко по утрам она давала – вкуснее не бывает.
«Ладное молоко», – говорил отец Григорий, когда Павлик приносил ему кружечку.
О побеге заключенных из городской тюрьмы Павлик узнал позже, но в то утро никак не думал встретить на пустыре двух чужих дядек.
– Хорошая коза, – сказал первый дядька.
– Что с мальцом будем делать? –
