о том, что было сказано. Чтобы задать вопрос о том, что было сказано, сырого вопроса недостаточно, недостаточно вопроса не прочувствованного или, по меньшей мере, несерьезного. Так задавал вопросы один мой одноклассник по школьной семинарии, будущий архиепископ Болоньи Монсеньер Манфредини: он постоянно поднимал руку, чтобы затянуть урок. У него всегда с собой была какая-нибудь книга, не относящаяся к урокам: сколько раз он поднимал руку за чтением! Учитель спрашивал: «Чего ты хочешь?» – а тот даже и не замечал, что делает! (Поэтому нам хотелось ходить в школу, всем не терпелось узнать, что же на этот раз выкинет Манфредини.) Однако это был тот самый Манфредини, который однажды вечером, когда мы опаздывали и бежали на мессу, вдруг резко остановил меня за руку (лестница была достаточно узкой) и сказал: «Послушай, а ведь то, что Бог стал человеком, – это что-то не от мира сего». Манфредини был школьным насмешником и в то же время говорил такие слова. И он произнес эту фразу не оттого, что прочитал: «Бог воплотился». Он произнес эти слова, потому что почувствовал что-то; читая, он понимал, или чувствовал, или говорил себе: «Ну как, как же понять это?»
Поэтому нужно задавать вопросы, только опираясь на то, что мы уже прочувствовали, только выражая те чувства, которые мы уже испытали. Это позволяет избежать двух вещей. Во-первых, читать, думая, что мы понимаем, на самом деле не понимая (большинство людей думают, что они знают, что такое христианство, на самом деле его не зная, думают, что знают христианские слова, на самом деле их не зная); во-вторых, избежать искусственности абстрактного, избежать абстрактного говорения, иначе говоря, бестолкового пустословия, избежать искусственности абстрактного.
Ведь мы не говорим друг другу ни единого слова (именно потому, что мы усвоили его или услышали от Христа, напрямую или через Церковь), которое не касалось бы нашей жизни, не касалось бы того, что мы переживаем, и которое, таким образом, не обращалось бы к сердцу; к сердцу, которое является собственно вместилищем разума. Разум находится внутри сердца, иначе он превращается в воздушного змея, как улетающий воздушный змей Пасколи, – но вы не читали «Воздушного змея»[19] Пасколи, поэтому мы не будем настаивать на этом сравнении. Однако сейчас ничего не заучивают наизусть; и эта политика присуща власти, желающей, чтобы выучивали наизусть только то, что угодно ей. Но если вы выучите наизусть отрывок из стихотворения Леопарди, то, что бы ни говорила власть, этот отрывок не даст вам покоя, не позволит вам стать рабами того, что говорят по телевидению. Выучивать наизусть значит вживаться, делать частью себя, частью собственной крови какой-то великий опыт, величественно человеческий опыт, выраженный с неведомой нам красотой, выучивать наизусть значит участвовать в этом опыте.
Ты говорил об исключительности встречи. Как не спутать исключительное с эмоциональным?
Исключительным во встрече является опыт соответствия между тем, что ты встречаешь (словами, которые ты слышишь, поведением, с которым сталкиваешься), и потребностями твоего сердца: это соответствие твоему сердцу, соответствие исключительное в
G. Pascoli.
