старательность на своих кальках, он принимал ее за требовательность к себе, а неловкость в расположении цветов считал оригинальностью.
Ветти восторгалась. Гитлер не обращал на это особого внимания. Она для того и существовала.
Однако он очень удивился, когда однажды в пятницу, в черный и пустой день забастовки, какой-то человек склонился через его плечо, посмотрел на дворец Траутсон, который он заканчивал рисовать, и задумчиво произнес:
– Очень, очень хорошо. Меня зовут Фриц Вальтер, я галерейщик и хотел бы выставить вас в моей галерее.
Адольф Г. познал горький вкус победы. Радовался только он – другие студенты злились, что он разрушил свою легенду, отнял у них одну из самых богатых тем для любопытства, для разговоров, для шуток: свои знаменитые обмороки. Только Нойманн и Бернштейн, преодолевая барьер равнодушия, продолжали вести теоретические беседы с Адольфом или, вернее, при Адольфе, потому что он, соглашаясь с одним или с другим, сам особо не высказывался.
Он не чувствовал себя одиноким, потому что никогда не думал, что ему кто-то нужен. Он понял, что некоторые радости – наверно, главные в жизни – не могут быть ни разделены, ни даже рассказаны; они – исконная часть нас самих, как наши глаза или позвоночник. Они – суть то, что мы есть. Адольф больше не боялся женщин, но этого он не мог сказать ни женщинам, ни мужчинам.
За деревом, где он однажды вечером ждал натурщицу, на сей раз ждала его она.
– Минутку… Надо поговорить.
Адольф испугался. С той самой минуты, когда он увидел ее голой и не сомлел, она обливала его враждебным презрением. Казалось, ей было невыносимо, что он на нее смотрит. Вынужденная замечать, что он здесь, она досадливо поджимала губы.
– Поздравляю, – произнесла она резким тоном, свидетельствовавшим об обратном. – Кажется, ты уже не так неловок с женщинами.
Адольф смотрел на свои ботинки. Как он мог забыть, что она – тетка Доры? Наверняка сейчас потребует положить конец их связи.
– Этой дурочке Доре все-таки раз в жизни что-то удалось. Удивительно.
Не ожидая нападок на Дору, Адольф поднял на нее удивленный взгляд.
– Вы, конечно же, спите вместе?
Она задала вопрос, заведомо возмутившись ответом, которого еще не получила.
– О, не возражай, – продолжала она. – Дора только это и умеет – принимать горизонтальное положение. Чтобы позировать. Чтобы спать. Чтобы давать. Всегда в горизонтальном положении, вряд ли она изменилась…
Замечание позабавило Адольфа своей точностью. Он не мог припомнить, чтобы вялая Дора когда-нибудь при нем стояла.
– Стало быть, ты больше не девственник?
Она и на сей раз тоже не ждала ответа. Губы ее растянулись в жестокой улыбке. Странный разговор, подумал Адольф, но поддерживать его нетрудно: женщина сама задавала вопросы, сама на них отвечала и читала его
