снег вокруг неё. Чем глубже, тем толще становилась веточка, бледнее листочки-иные вообще завядшие и опадали от малейшего прикосновения. Мы и не заметили, как вырыли яму глубиной около двух метров. Веточка на самом деле являлась макушкой дерева: всё время, утолщаясь, ствол уходил в глубь снега. Зелёное чудо было недолгим: минимум через десять минут листочки скукожились и осыпались, а вскоре и сам ствол погиб. Обычное давно высохшее дерево. Дрова, одним словом.
– И на этом спасибо. Сделаем шины Вадику, раз гипса нет. Да и костёрчик не помешает.
Топора у нас не было, поэтому Диме пришлось орудовать мечом. Получалось не хуже. В следующие час или два – трудно сказать, ибо время стояло, – мы трудились как пчёлки. Сперва Дима вырубил две метровых чурки, которые расколол на дощечки, затем мы раздели Вадика до трусов – он всё ещё был безсознания – и наложили шины. Я ещё раз заглянула внутрь Вадика – на этот раз без особых усилий и глазной боли, и без отвращения, – выпрямили его тело так, чтобы сломанные рёбра состыковались в местах разломов, обложили дощечками и стянули полосками разрезанного полотенца. Юрик, скрепя сердцем и со слезами, расставался с подарком.
Развели костёрчик, но, едва разгоревшись, он провалился – снег под ним растаял.
Над нами кружил удод и плаксиво упкал.
– Слушай ты, упка, достал! – взорвалась я. – Без твоего нытья тошно. Лучше бы окрестности осмотрел, может, что интересное увидишь.
Удод молча улетел. Похоже, обиделся.
– Остынь, Варь. Всё будет тип-топ…
– Дим, не надо! Ты сам не уверен, так чего мне тут кисель разводить… Стоп! Битые кувшины…
Я достала «скатерть», развернула. «Меню» было то же самое. Взяла останки кувшина – через секунду появилась вторая половинка. Короче говоря, из груды черепков мы сложили подобие очага и вновь разожгли костёр.
Дима, между делом, опустошил блюдо с киселём и умял добрый кусок пирога.
– Натаем воды… может, это… ну, Вадим пить захочет…
Ах, Вадим, Вадим, что же нам делать? Тебе лекарства нужны, а у нас даже банального аспирина нет. Баба Нюра, о чём ты думала только… Послала несмышлёнышей чёрт знает куда, а аптечкой не снабдила? На что надеялась? На свои рубашонки? Вот результат: первое испытание не выдержала…
Юрик, травмированный потерей подарка, совсем раскис. Вид у него был жалкий и жалостливый.
– Алё? Ты тоже решил заболеть?
Юрик не ответил, лишь протяжно вздохнул.
– Жалеешь, что увязался за нами?
Стрельнул в меня щёлочками глаз и отвернулся.
– Подумаешь, цаца какая! В обед две тыщи лет, а надулся, как ребёнок: ах, любимую тряпочку отобрали… Дим, освободи ещё одно блюдо.
Дима не заставил себя ждать. Как он может это есть?! Овсянку я с детства на дух не выносила, даже когда её сдабривали любимым вареньем. Получалось вроде этого киселя: переслащённая размазня.
Опустошённое блюдо Дима старательно вымыл и
