могу… Боюсь я, Дима, что…
– Что?
– Не знаю, как сказать…
– Сломается лифт от перегрузки?
– Во! Это я и хотела сказать.
– Я тоже это… ну, как бы боюсь… Будешь? – протянул мне кусок горячего пирога.
Я не хотела, но взяла. Вяло, абсолютно без аппетита, стала есть. Дима же молотил, как мясорубка.
– Может, рискнём, а? – спросил, накалывая второй кусок.
– Нет! Ты сначала порожняком… проложи курс.
Сказала, и тут же подумала про удода: где его носит нелёгкая? «Кино» включилось поразительно легко, как телевизор. Снег да снег кругом, путь далёк лежит…
Мы находились на дне ущелья, которое влево уходило почти ровным разрезом и расширялось. По обе стороны горы, различной высоты и форм. Отсюда, с высоты птичьего полёта, создавалось впечатление детской песочницы с забытыми игрушками, присыпанными снегом. Песочница детей-великанов.
«Спасибо, Уп, – мысленно поблагодарила. – Возвращайся.»
– Вперёд идти бессмысленно: там сплошные горы.
– Откуда знаешь? – быстро спросил Дима, глянул на меня и отвёл взгляд. Он видел, что и как во время своих прыжков, но скрыл правду. Видимо, не хотел расстраивать, ещё больше накалять обстановку.
– Знаю, – Я почему-то решила не открывать свою связь с Упом – похоже, это имечко прилипнет к удоду. – Пойдём вниз, по ущелью. Скорее всего, выйдем в долину. Я так думаю…
– Может, мне это… ну, смотаться… разведать?
– Валяй.
Так с куском пирога в руке и исчез. Я подбросила полешек в костёр и обратилась к Вадику. Попыталась в сотый раз привести его в чувства, но безуспешно. Дрыхнет, что твой сурок. Внутри, вроде, ничего опасного. Так, небольшие воспаления и, следовательно, повышенная температура. Смочила губы его тёплой водичкой, остудила лоб снегом – что я ещё могла сделать…
Вернулся Уп. Плюхнулся мне на плечо, холодный как ледышка. Пересадила его на колено, подвинулась ближе к огню. Отогревшись, Уп благодарно, по голубиному загукал. Накрошила на руку пирог, протянула:
– Ешь. И прости, что на тебя накричала. Нервы, понимаешь. Сам видишь, ситуация аховая.
Уп понимающе гукнул.
– Почему ты не говорящий? Рассказал бы, посоветовал, что и как. Ты же тутошний.
Уп перестал клевать, уставился на меня. Хохолок нервно раскрывался и собирался в чубчик.
– Что? Сказать что хочешь?
Уп молчал, смотрел пристально, и глаза его, казалось, заполнились слезами. Я погладила пальцем его грудку:
– Не огорчайся. Выше клюв, пробьёмся! Найдём это чёртово Зерно, и ты его склюёшь. Договорились?
– Уп, – сказал Уп.
Рядом с костром возник Дима, облепленный снегом, как снеговик. Рухнул на колени, протянул к огню красные, точно лапы гусака, руки.
– Там… там… – он силился что-то сказать, но губы плохо слушались. Он был мокрый, что называется, насквозь. Я кинулась стряхивать с него налипший снег.
– Снимай!
