дальше, Эльза не знала, но пришла в себя уже в парковом лабиринте на лавочке. Чуть позже её нашёл старый друг:
– Держи. – он подал пунш и поднос с пирожными.
– Инспектор, жандарм, ещё и еду разносишь.
– Чёрной работы не бывает. Бывают чёрные мысли и поступки. – он спокойно сел на другой конец лавки и медленно закурил сигару, – Эль. Почему ты это терпишь?
Почему-то ей не хотелось ходить вокруг да около, прикидываться дурой и ускользать от ответа. Дым от сигары щекотал ноздри пряным вишнёвым табаком, Эльза вдруг осмелилась рассмотреть, как мерно и завораживающе курит Виктор:
– Потому что я зависима, Вик. Разве это секрет? Я содержанка. Любовница. Без вот такого баловня судьбы с толстым кошельком – я в этом городе никто.
– Может, тогда и даром не нужен такой город? – он сощурился и выпустил дым изо рта, – Город, где талантливой девушке приходится унижаться.
– В этой чёртовой империи мне везде придётся унижаться, мой наивный Вик. Я всю жизнь в бегах, разного повидала.
– И что, нет нигде места, где бы тебе спокойно жилось? – он не обвинял. Ни в чём. Просто поднимал темы, от которых больно, – Мир клином не сошёлся на нашей империи. В Иертонии нет гонений цыган, там, конечно, другая культура, другие законы, но они понятны и почти справедливы. Меньше социального расслоения, меньше свободы выбора, но там не садят в каталажку за цвет глаз.
– Ты, что ли, признаёшь несправедливость нашего законодательства? Знаменательный день.
– Не ёрничай.
– Да ты преданный пёс самодержавия!
–…Преданный гражданин своей империи.
– Императора или империи?
– Империи. Государства. Народа, который здесь живёт. – он повернулся к ней и снова нахмурился, – Да, это борьба с ветряными мельницами, но если я отступлюсь, то на моё место может прийти кто-то менее замороченный по части равноправия для всех граждан. Но всё это не так важно, Эль. Скажи лучше: зачем тебе эта игра? Игра, где тебя унижают.
– А у Фредо нет оснований меня унижать?
– Ты мне скажи. Есть ли у кого-либо право принижать достоинство другого человека? В нашей империи не всё гладко, но есть ведь достойные люди. У тебя же как на подбор все избранники – подлецы и мерзавцы. Не говори мне, что дело в деньгах, я не поверю. В той пятнадцатилетней девчонке с ветхим чемоданчиком достоинства и гордости было больше, чем в этой дорого одетой молодой женщине.
– А, может, ты обманываешься? Та девочка играла нечисто.
– Может. – отозвался он тихо. Эль коротко взглянула на него: плечи Виктора чуть поникли, задумчивый взгляд разглядывал едва освещаемую тусклым фонарём брусчатку под ногами, – Но я видел эту девочку другой. Есть надежда, что это веснушчатое чудо выжило за тонной бриллиантов и косметики.
На зелёных глазах проступили слёзы:
– Ты всё не отпускаешь…
Он
