всего. Уже в воздухе он начал подробно рассказывать мне о назначенной на следующий день церемонии. Она будет вестись на малайском и отчасти на арабском языке, и мне придется произнести несколько фраз и на том, и на другом. Будет гораздо лучше, сказал Бахрин, если я уже сейчас выучу эти фразы и попытаюсь хоть немного освоить трудное арабское произношение.
Поэтому между обедом и ужином, вместо того чтобы смотреть кино, я начала вслед за Бахрином повторять свою первую арабскую фразу: Ашхаду ан ля илиха илля Ллаху ва Мухаммадун Расулу Ллахи. Я повторяла ее снова и снова, как испорченная пластинка. «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед – пророк Его», – перевел Бахрин. Он пообещал, что этой фразы вполне достаточно, все остальные будут гораздо проще. Я поинтересовалась, зачем мне надо ее заучивать, и он объяснил, что чисто формально мне придется принять мусульманство. Членам королевской семьи не позволено жениться на женщинах, исповедующих другую религию. «Это просто формальность, – добавил он. – На самом деле не важно, во что ты веришь».
Ночь мы опять провели в доме отца Бахрина, а наутро отправились в Куала-Тренгану. Сам раджа Ахмад, много лет назад разведшийся с Тенку Залией, не был приглашен на свадьбу, поэтому утром он выпил за наше счастье бокал пива и, отпустив пару двусмысленных шуточек, проводил нас до машины. Мы должны были снова встретиться с ним через шесть дней, на обратном пути в Мельбурн.
К тому времени, когда мы добрались до столицы Тренгану, я страшно устала и, честно говоря, не чувствовала никакой радости при мысли о приближающейся свадьбе. Да и выглядела я скорее как марафонец, только что закончивший дистанцию, чем как счастливая, сияющая невеста. Однако на то, чтобы засиять, у меня оставалось всего три часа.
Тенку Залия приветствовала меня в своем доме и проводила в отведенную нам комнату, чтобы я могла освежиться с дороги. Судя по всему, она затратила немало усилий на создание парадной спальни для новобрачных в малазийском стиле. Вся богато украшенная мебель из красного дерева была совершенно новой. Деревянные части кровати украшала позолоченная резьба, а спинки скрывались под стеганым канареечно-желтым шелком, таким же, как на обивке мягкой мебели и на портьерах. Сама я, разумеется, ни за что бы не выбрала такую обстановку для своей спальни, но тем не менее меня тронула забота Тенку Залии, и я, как могла, постаралась выразить ей свою признательность.
Через несколько минут в комнату заглянул Бахрин и пригласил меня в столовую. Там всю мебель сдвинули в одну сторону, а обеденный стол поставили к дальней стене. За столом сидели два человека, один из которых сосредоточенно записывал что-то в большой гроссбух, а другой с важным видом перебирал бумаги. На мое появление они не обратили ни малейшего внимания. На обоих была странная одежда, какую я еще никогда не видела в Малайзии: длинные, до полу, балахоны, похожие на рясы священников, только светлые, на голове – чалмы, а из-под балахонов выглядывали брюки. Это были имамы, священнослужители того же ранга, что наши викарии, облеченные
