не сомневайся.
С этим я не посмел спорить.
– Да и какой риск? – настаивал Сумитомо.
– Ничто так не усиливает скуку, как неудавшееся развлечение.
– Чья фраза?
– Жил-был один писатель.
– Так и знал, что не твоя. Признайся, ухомаха кто подсказал?
Кругом одни проницательные. Просто беда.
– Обидеть хочешь, – горько сказал я.
– Ни в коем случае! Но не ты ведь придумал, правда? Сознайся, никому не расскажу.
– Ты меня недооцениваешь, – уклонился я.
– Вот как? Ну-ка, подавай свежую идею.
– Свежую? – испугался я.
– Свежую, – ухмыльнулся губернатор.
– Нельзя ставить невыполнимых задач, ваше превосходительство.
– Тогда помогай с танцами.
– Не хочу.
– А у меня есть право на административное принуждение, – промурлыкал Сумитомо, жмурясь и потягиваясь.
И так это делал, что казалось, вот-вот выглянут когти из подушечек. Я обозвал его вымогалой и в качестве маленькой мести принялся раскачиваться на подкидной доске.
Будучи весьма посредственным прыгуном в воду, губернатор имел на сей счет общеизвестный, хотя и тщательно скрываемый комплекс. Замешанный на национальной идее, как поговаривали.
Вздохнув поглубже, я подскочил повыше, и…
Кто-то глянул снизу. Не тем бесцветным, беззрачковым взглядом, от которого всполошено просыпаешься ночью, потому что знаешь: ну вот и он, инсайтец, подкатывает, а взглядом тайным, теплым, томным, темным. Хрипловатым таким взглядом. Многого он стоит, такой взгляд.
Успев заметить запрокинутое лицо, распахнутые глаза, а под ними еще очень туго обтянутую грудь, я полетел в воду.
Сумитомо наградил меня аплодисментами.
– Никогда не видел столько брызг сразу, – довольно сказал сын моря. – Как тебе удалось?
– Сейчас научу, – пообещал я, озираясь.
Но Мод исчезла, растворилась, не забыв прихватить полотенце. Изжелта-бронзовый Сумитомо картинно облокотился о перила.
– Между прочим, танцует она превосходно.
Я угрюмо воздел руки.
– Суми. Клянусь твоей Аматерасу…
– Молчу, молчу, о, Сережа-сама!
Хохоча, он оборвался с вышки и выплеснул половину Леты. А в воде угря не поймаешь. Плавал губернатор куда лучше, чем нырял. В общем, ушел от наказания.
Когда-то японцы слыли за людей, которым вежливость заменяла юмор. Отрадно, что хоть в чем-то предкам жилось легче. Нет, я ничего не имею против японцев и юмора, пусть сочетания и бывают неуместными. Боже упаси от другого. От любви, не к ночи будь помянута. Любовь – это скверная патология здорового организма. Психическая, хотя и заразная. В конце концов излечивает сама себя, но не всегда и не скоро.
Как всякая хворь, любовь имеет отличительные признаки. Один из важнейших –
