уходило, и скоро сумерки простёрлись над степью. Было тихо, и оттого, что ничего не происходило, иногда начинало казаться, что больше ничего и не произойдёт… Может быть, поэтому у людей, привлечённым любопытством, складывалось впечатление обманчивой безопасности и покоя, и всё новые толпы заполняли тёмную территорию. Анализируя свои тогдашние впечатления, я часто ловил себя на мысли, что сравниваю свой легкомысленный оптимизм той поры с каким-то внутренним духовным наркотиком, который впрыскивается в человека только в минуту его длительного нахождения в толпе. Толпа слева от нас, та, что была ближе к Уокингу, явно увеличивалась, и я слышал её растущий смутный гул. С другой стороны людские толпы, рассеянные по дороге к Чобхему, тоже медленно смещались к карьеру. В самом карьере всё молчало.
Человек по своей сути, большинство людей по преимуществу легкомысленны. Это было замечено давным давно, задолго до меня, но здесь легкомыслие проявлялось в своей классической форме с невиданной силой.
Затишье слишком затянулось, и зрители стали наглеть. Я думаю, в этом феномене были виновны орды новоприбывших.
Зрители наглели всё больше! Новоприбывшие из Уокинга явно взбодрили толпу! Полумрак не мог скрыть мерного, медленного перемещения толп людей по песчаным кучам – разговаривали люди мало и почти абсолютная тишина обвовалкивала это самоуспокаивающееся сообщество.
Черневшие на фоне меркнущего неба фигуры, двойками, тройками, передвигались, порой затормаживая и останавливаясь и снова двигались, образуя какие-то почти симметричные фигуры. И эти перестроения были такими неожиданными и причудливыми, что постороннему зрителю могло показаться, что какой-то безумный инструктор командует этими мерными перемещениями. Это было похоже на какой-то медленный танец. Наконец толпа приняла форму полумесяца, чьи крутые рога охватывали уже практически невидную яму. Растягиваясь тонким неправильным полумесяцем, рога постепенно охватывали яму. Я оказался внутри полумесяца, и стоявшие бок-о бок со мной рабочие стали оттирать меня к её краям.
Кучера давно уже покинули свои экипажи, и кучкуясь подле одиноких карет, пытались сохранять присутствие духа, нарочито громко разговаривая. Они увлекали всё новых смельчаков к створу ямы, зиявшей в земле, как гигантская уродливая могила. Тут я услышал внятный стук копыт, потом из мрака раздался скрип колёс. Бледный молчаливый мальчик прикатил к самому краю ямы тележку с яблоками и сладостями. Ему явно было не по себе, и движения его тела явно скованны. Он как будто одеревенел. Минут десять всё было тихо, потом слева от ямы, ярдах в тридцати раздался какой-то шум, и передо мной проскочила группа едва различимых людей. Они, как оказалось, были ходоками из Хорселла. Впереди группы шёл плотный мужчина, который нёс в одной руке белое знамя. Делегация из города прибыла не ко времени, и я улыбнулся, представив себе, как эти ходоки человечества в абсолютной темноте заглядывают в зев котлована и пытаются подобрать нужные слова, чтобы вызвать
