деловой и даже без формального сюжета, – показала, что они никак не ограничивают моей возможности самовыражения, в отличие от неправильно выстроенной композиции произведения.
На жанр следующей книжки повлияла мода на романы. Понимая, что родить классический роман было сверх моих возможностей, я постарался сочинить «почти роман» в виде ряда согласных между собой повестей. «Повести Ильи Ильича» были для меня в этом смысле примером, который можно было развить, повысив градус приближения к роману за счёт введения дополнительного уровня соединения частей, помимо общих темы, идей и смыслов. Эстафетная связь героев разных повестей представлялась при этом самым простым композиционным решением.
То есть мне были нужны три-четыре взаимосвязанных повести с эффектом присутствия в каждой из них общих героев, по очереди из повести в повесть передающих друг другу эстафетную палочку главной роли.
Правдивость повествованиям должна была обеспечить хорошо мной освоенная позиция подведения персонажами жизненных итогов. Вдохнуть не воображаемую, а реальную жизнь предстояло по образу и подобию людей мне интересных, которых я хорошо знал и наблюдал в разных обстоятельствах и возрастах. Среди моих знакомств требовалось выбрать длительные, с вероятным знанием подспудного: жизненных целей, устремлений, возможных и выбранных путей их достижения, – без чего психологические портреты героев, да и всё повествование о них повисало в воздухе, готовое раствориться в фальшивой или, как принято ныне говорить, виртуальной реальности.
Из таких друзей-приятелей, после многих уже отданных Белкину и «Светлым историям», вырисовывались три персоны: условные Рылов, Канцев и Дивин. Каждый из них довольно просто списывался из жизни с нужными мне прибавлениями некоторых характерных черт и мыслительных акцентов. Чтобы не путаться в условных и реальных именах при переходах туда-обратно, пришлось воспользоваться удобной белкинской придумкой: в реальных фамилиях изменить или убрать один слог, а имя-отчество поменять местами. Отсчёт повествования следовало вести со знакомства моей троицы, отнесённое на советское время, которое простейшим образом организовывалось заселением в одну комнату общежития молодых специалистов, прибывших по распределению на предприятие оборонной промышленности.
Пока я всё это мысленно прикидывал, подбирая, с кого начать, как буду продолжать и чем завершу, память и некоторые случайности подкидывали мне подсказки в виде огрызков смыслов, сорных словосочетаний и большого количества библейских образов.
«Херувим у сада Едемского». «Иже Херувимы». «Яко да Царя всех подымем». «Бог сидит на херувиме и наблюдает, что творится в Его мире. А херувимы не имеют определённой формы, являясь то мужчинами, то женщинами, то духами и ангелами. Лицо херувима – отроческое».
«Во глубине небес необозримой» представлялись тьмы
