то не могу отделаться от ощущения направлявшей меня руки провидения. Ведь по-крупному я не ошибся: всё и все на своих местах. Первое лицо – человеческое. Оно означает верных, живущих в мире, исполняющих лежащие на них заповеди, – это Рылов. Кто «выйдет в монашество, то он подобным становится лицу тельца, потому что несет тяжёлые труды в исполнении монашеских правил и совершает подвиги более телесные», – это Канцев. «Кто, усовершившись в порядках общежития, исходит в уединение и вступает в борьбу с невидимыми демонами, тот уподобляется лицу льва, царя диких зверей», – вылитый Дивин. «Когда же победит он невидимых врагов и возобладает над страстьми и подчинит их себе, тогда будет восторгнут горе Духом Святым и увидит Божественныя видения; тут уподобится лицу орла: ум его будет тогда видеть все, могущее случиться с ним с шести сторон, подобясь тем 6-ти крылам, полным очей. Так станет он вполне Серафимом духовным и наследует вечное блаженство». Но чем не орлица старательно мной подкрашенная и почти идеализированная лучшими женскими качествами Канцева?
Вот уж, действительно: «Когда б вы знали, из какого сора Растут стихи, не ведая стыда…»
Крупных ошибок нет, но неточности в тексте присутствуют. Самая большая, которую хотелось исправить, если вернуть время назад, – эпизод переписывания Дивиным чужого рассказа про Пушкина.
Этот рассказ на старости лет сочинил умница Зазнобин – большой знаток и поклонник поэта и публичный представитель отряда неравнодушных к людских бедам институтских преподавателей из бывших военных, учёных-«технарей» и совестливых гуманитариев, разработавших концепцию справедливого общества. Хороший аналитик и опытный лектор, в искусстве художественного сочинения Владимир Михайлович предстал любителем, не овладевшим писательской техникой. Интересное, с элементами научной новизны, расследование приватной беседы русских императора и главного поэта, о которую издавна точили зубы все, кому не лень, было перегружено разъяснениями и повторами, как у учителя, старающегося научить весь класс, включая двоечников. Вдалбливаемые в читательские головы находки каменели и придавливали живые и трогательные эпизоды, самый памятный из которых был о потере дара речи, когда рассказчик, числившийся среди лучших чтецов в суворовском училище, не смог на уроке продекламировать выученного «Пророка» и только благодаря собственному анализу «чёрного ящика» беседы царя с поэтом, на исходе жизни, смог понять, почему. Дурные описания и некоторые неудачные и неточно расставленные слова ещё больше снижали художественную ценность рассказанного. Раскритиковавший всё это Дивин переписал хитромудрый рассказ, распутав тщательно обдуманные слова, заплетённые между собой не хуже синоптических связей головного мозга, и переакцентировав повествование с беседы Зазнобина с невесть как оказавшемся в нашем времени поэтом на разгадку «Пророка».
