славной ушедшей эпохи: основательные, спокойные, неторопливые, знающие цену себе и своим достижениям.
Кафе «Три звезды» располагалось в угловой части одного из таких домов. Название было, что называется, обиходным: фасад над кафе некогда украшали три жестяные четырехконечные звезды, похожие на розу ветров, но ныне от них остались только темные силуэты на стене, как если бы эти звезды вспыхнули, взорвавшись сверхновыми, и навеки запечатлели на желтовато-сером камне свои призрачные тени. Вход с проспекта был закрыт, заколочен, стекла в двойных дверях замазаны белой краской, чтобы никому из случайных прохожих не вздумалось вдруг зайти сюда перекусить.
Заведение «Три звезды» предназначалось исключительно для своих.
Я перешел Московский проспект и обошел дом с торца. По правую руку виднелся монументальный памятник литератору, некогда задавшему вопрос «Что делать?», на который вот уже сто с лишним лет так и не нашлось удовлетворительного ответа.
Простая деревянная дверь без вывески была распахнута настежь. На небольшой заасфальтированной площадке напротив двери стоял отливающий перламутром темно-зеленый «Талбот Тагора». Двое мальчишек лет десяти открыли рты, завороженно разглядывая через окно приборную доску. Рядом с открытой дверью в кафе возвышался, привалившись к стене, здоровенный блондин в белой футболке с олимпийской эмблемой. Он лениво сжимал огромной ручищей резиновый кистевой эспандер, жевал жвачку и наблюдал за мальчишками из-под полуприкрытых век. Выглядел блондин как атлант, сбежавший из портика Эрмитажа: верных два метра ростом, футболка натянута на плечах, каждое размером с мою голову, массивные бицепсы и грудь, как две каменные плиты. Я не вызывал у него ровным счетом никакого интереса, пока не направился к двери. Тогда он перевел на меня прищуренный взгляд и сообщил сквозь жвачку:
– Мест нет.
– Ничего, я постою.
Блондин отлепился от стенки и шагнул мне навстречу.
– Мужичок, ты глухой? Я сказал, мест нет, закрыто на спецобслуживание.
Он был на голову выше меня и тяжелее килограммов на тридцать. Я молча достал из нагрудного кармана рубашки удостоверение, раскрыл и сунул ему под нос. Атлант внимательно почитал, покачал головой и сказал:
– Извините, товарищ капитан, но мест все равно нет.
Даже если бы я ничего не знал о том, кто такой Пекарев, уверенности блондинистого охранника хватило бы, чтобы понять масштаб и размах: если паренек на дверях позволяет себе не пускать к хозяину капитана уголовного розыска, предъявившего служебное удостоверение, это значит, что сам хозяин периодически выпивает в сауне с генералами.
– Меня ждут, – сказал я.
– Кто?
– Дон Корлеоне. – Я толкнул его плечом в грудь и протиснулся в дверь, желая в глубине души, чтобы он попытался меня остановить. Но не сбылось.
Внутри был только один небольшой зал, весьма просто обставленный, без излишеств и роскоши: на стенах декоративная колючая штукатурка
