начинали перевешивать весьма сомнительные плюсы, но жалость к молодым людям в нем пока что пересиливала.
Тучи над Бент Хаус сгущались. Напряжение, парившее в воздухе, ощущалось всё сильнее, как ноющая боль в колене, предвещавшая скорые ливни, и доктор чувствовал: что-то вот-вот произойдет.
– II -
В пабе царила духота: больше тридцати человек на сорок пять квадратных ярдов уже многовато, даже если это дети, что уж говорить про взрослых мужчин с пинтой, а то и двумя.
Впрочем, сейчас в пабе было сравнительно пусто; остальные гуляки и работяги подойдут позже, когда на сцену выйдет местная достопримечательность – юная Лиззи, второсортная певичка со средним голосом и очаровательным личиком, компенсировавшим вокальные данные, – и тогда тут будет не протолкнуться.
Точной биографии Лиззи никто не знал, да посетители "Птенца Орла" в ней и не нуждались: поет смазливая девчонка сносно, чего ж еще от нее надо?
Сегодня Лиззи пришла необыкновенно рано, игриво поздоровалась с парочкой завсегдатаев, брезгливо поморщилась, наткнувшись на презрительный взгляд блондина, сидящего в самом углу, и упорхнула в гримерку.
Мистер Родлинг безразлично кивнул проскользнувшей мимо девушке, мол, все готово, начинай, раз пришла. Двое музыкантов оторвались от стойки бара, тот, что повыше, залпом осушил бокал. Лиззи выскочила из гримерки спустя пару минут: косметики на ее лице больше не стало (куда уж больше, право!), только плащ стащила, оставшись в одном легкомысленном платье.
Маркус безразлично осмотрел открывшиеся плечи и грудь Лиззи. Никаких чувств, кроме легкого презрения, он к ней не питал, но почему бы не полюбоваться, раз дают?
Маркус сделал небольшой глоток пива, скучающе оглядел зал. Здесь ему было невыносимо скучно, но в пабе его хотя бы не трогает дражайшая тетушка. Серьезное преимущество перед особняком Бентов, когда-то давно еще бывшем ему домом.
Лиззи начала петь. Хрипловатый, надтреснутый и уже не детский голос мало напоминал голос оригинальной исполнительницы. Джо Стаффорд пела куда мягче и приятнее.
"Дрянное пиво, дрянной день, дрянная жизнь," – скучающе заключил Маркус.
Принято говорить, что пустота внутри ощущается неуютной дырой где-нибудь в груди или в душе, тут уж кому как угодно, но Маркус предпочитал считать: если с ним что-то и было не так, то только с мешаниной мыслей в голове. Его мысленный бардак отчаянно нуждался в пространстве, где можно развернуться, и имейся у него хоть какая-нибудь поэтичная дыра в груди – мысли бы немедленно заняли бесхозное местечко. Но увы – Маркусу на хватало свободы. Свежего воздуха.
Только крохотная лаборатория спасала его.
Химические опыты и изучение различных растений были отдушиной Маркуса последние два года. Особенно его увлекали яды, парня поражало их разнообразие и удивительное свойство лекарств при слишком большой дозе превращаться в отраву.
Увлечением племянника
