в собственном глазу совершенно не мешало ему под настроение, видя подобное в окружающих, плеваться ядовитым сарказмом.
Равно не любил он и бездействие, а потому природная язвительность множилась на раздражение: в плену дражайшей тетушки его ждали лишь уныние и застой. Жизнь в Бент Хаус казалась ему липким болотом, тянущим всех попавшихся в трясину беспросветного деревенского быта, на дно.
Время тянулось медленно, а пиво кончилось быстро. В ушах заунывно скрипел голос Лиззи, исказивший песню до неузнаваемости. Маркус лениво рассматривал посетителей паба: мирного пьяницу, заливающего горе от очередного проигрыша на скачках, бойкого работягу, заглянувшего лишь на пару минут после тяжелого рабочего дня, компанию молодых людей, начавших партию в покер, группу верных поклонников Лиззи – привычная публика, забредавшая примерно одинаковым составом изо дня в день.
Маркус встал, расплатился за пинту, постоял еще немного у стойки, послушал. Дрянь. И черт с ней.
Он вышел из "Птенца Орла", остановился на крыльце, вдохнул свежего, уже остывающего воздуха.
После шумного паба тишина казалась какой-то странной, отрезвляющей, и в то же время расслабляющей. Но мертвой ее назвать нельзя: птицы и насекомые, словно оркестр, исполняли свою невероятно красивую и незатейливую мелодию. Невыразимо приятную после пения Лиззи.
Из центра Бартона доносился тихий шум, обычный для подобных местечек. Где-то ругались муж с женой, где-то слушали спектакль по радио, где-то, небрежно звеня тарелками, мыли посуду. Маркус послушал немного эту смесь человеческих и природных звуков, оглянулся в сторону дома и пошел к центру деревушки.
Улицы не пустовали, то и дело навстречу парню попадались прохожие. Бартон был не совсем уж глухой деревней, но настолько маленьким городишкой, что язык не поворачивался гордо именовать его городом. Да и образ жизни и ее темп не тянули на город – по крайней мере в сознании Маркуса. Город в детстве, еще в поездках с родителями, запомнился ему шумной торопливой мешаниной вечно спешащих людей. Он не мог даже вспомнить названия, но, кажется, навсегда запомнил атмосферу.
Несмотря на очарование детскими воспоминаниями, Маркус не мог отрицать и то, что ему нравились маленькие ухоженные улочки, от них веяло уютом и неясным обещанием стабильности. Аккуратные домики, велосипеды у чисто символических калиток. В детстве он часто без спросу сбегал сюда, чувствовал себя великим путешественником.
Воспоминания о детстве заставили Марка помрачнеть. Оно было радостным, но уж больно безоблачным, и потому быстро разбилось вместе с мечтами. Тогда казалось, что мир создан лишь для тебя, и проблемы случаются с другими, но не с тобой. Тебе не страшны ни гроза, ни падения с велосипеда, ни плохие оценки, ни бедность, ни старость. И даже смерть создана для других, но не для тебя.
Иллюзии по поводу своей неприкосновенности легко разрушить. Достаточно лишь один раз споткнуться
