вам дал право так обращаться со мной? – бушевала Валентина. – Не забывайте, что я – племянница Гвидобальдо, из рода Ровере, и с самой колыбели не видела от мужчин ничего, кроме уважения. Всех мужчин, независимо от их происхождения. К сожалению, сейчас мне приходиться говорить, что у вас, рожденного править людьми, манеры конюха. И потому зарубите себе на носу, раз уж вы не понимаете этого сами, что ни один мужчина, кроме тех, кому я разрешу это сама, не имеет права касаться меня руками, как это сделали вы!
Ее глаза сверкали, голос звенел все яростнее, Джан-Марии не оставалось ничего иного, как просить пощады.
– Пусть я и герцог, но я полюбил вас, – промямлил он. – Герцог тоже человек и, как самый ничтожный из его подданных, имеет право на любовь. А что для любви благородство крови?
Валентина вновь двинулась к двери, и на этот раз Джан-Мария не решился остановить ее силой.
– Мадонна, – воскликнул он, – умоляю, выслушайте меня. Через час я буду в седле, на пути в Баббьяно.
– Мессер, это самая лучшая новость, которую я услышала после вашего приезда, – и Валентина скрылась на террасе.
На секунду-другую Джан-Мария оцепенел, злость от испытанного унижения охватила его, и он последовал за Валентиной. Но в дверях он наткнулся на горбуна Пеппе, неожиданно появившегося перед ним в звяканьи колокольцев и с насмешливой ухмылкой на лице.
– Прочь с дороги, шут! – прорычал герцог.
Но Пеппе не сдвинулся с места.
– Если вы ищете мадонну Валентину, то напрасно.
И Джан-Мария, проследив взглядом за пальцем шута, увидел, что ее уже окружили дамы и возможность поговорить наедине безвозвратно упущена. Он повернулся к шуту спиной и двинулся к двери, через которую вошел в покои Валентины. Пожалуй, было бы лучше, если б мессер Пеппе позволил ему спокойно уйти. Но шут, искренне любящий свою госпожу и инстинктами во многом схожий с верным псом, тонко чувствующим отношение хозяина к окружающим, не смог устоять перед искушением пустить еще одну стрелу в поверженного, посыпать соль на открытую душевную рану.
– Вижу, трудная дорога к сердцу мадонны оказалась вам не по плечу, ваша светлость, – крикнул шут вслед. – Там, где слепнет мудрость, очень кстати острые глаза глупости.
Герцог остановился. Человек с более развитым чувством собственного достоинства оставил бы реплику шута без внимания. Но Джан-Мария обернулся и посмотрел на приближающегося к нему горбуна.
– У тебя есть что мне сказать, если я заплачу? – догадался он о намерениях Пеппе.
– Сказать я вам могу многое, а платить мне не надо, господин герцог, – ответствовал тот. – Умоляю лишь, попросите меня об этом и улыбнитесь, ибо ничто не порадует меня больше, чем ваша улыбка.
– Говори, – милостиво разрешил герцог, но лицо его осталось суровым.
Пеппе поклонился.
– Ваше высочество, завоевать любовь мадонны совсем просто, если… – тут он многозначительно
