кровать, где лежала Джулия “смотрела” прямо на панорамное окно, за которым находилась наша любимая веранда. Потому вся красота снежной ночи просачивалась в комнату, словно с широкого экрана.
– Как я хочу стоять рядом с тобой и вдыхать полной грудью зиму!..
– Джуль, родная, ты и сейчас сможешь, – я ответил, грея в ладонях ее высохшую ручку. – Врач сказал, что тебе становится лучше, хоть это не сразу ощущается. Только пока слабая, можешь простудиться.
– Да, мне лучше. Мне всегда лучше, когда ты рядом.
– Я всегда буду рядом, дорогая. Только выздоравливай…
Я попытался, как всегда, скрыть дрожь в голосе. При ней я сдерживал слезы. Зато закрываясь в ванной, открывал на полную мощь воду и рыдал навзрыд…
– Поверьте, мне не помнится, когда я раньше плакал. Даже над телом любимого брата…
Одно дело человек сразу умер. Машина сбила, пуля или инфаркт… Родные сталкиваются с внезапно обрушившейся на их голову бедой. А тут родной человек медленно угасает, каждый день приближаясь к смерти, страдает не только от болезни, но и от безысходности. И ты при каждом его вздохе тысячи раз умираешь.
Безысходность!.. Нет ничего хуже! Ощущения неизбежной потери любимого человека. Порой тебе еще хуже, если по-настоящему любишь.
Понимаете, ты готов сотни раз жертвовать собой, но это невозможно. И от осознания этого можно с ума сойти! Ты бессилен перед роком, перед судьбой…
Последние мысли рассказчик произнес, словно деля мысли с самим собой и, вероятно, ощущая себя в той, прошедшей жизни. Вернула его в реальность вновь разрыдавшаяся Аталай. Гюлечка прошмыгнула в уборную и вышла оттуда тоже с покрасневшими глазами.
– Извините, опять увлекся… – виновато прошептал Длинный.
– Проклятая жизнь!.. – схватив бутылку со стола, нагло приложился к остаткам ее содержимого Ветеран в тельняшке. Но никто и не подумал его поругать. Потому, спешно утопив свое, вернее Длинного горе в водке, он вытер ладонью рот и… тоже заревел.
– У тебя хоть любовь была, братишка! А что я видел в своей поганой жизни? – стукнул он по столу уже пустой емкостью. – Жена давно бросила. А дети и вовсе не признают. Я для них тюремщик, понимаешь, зэк? Человек ниже плинтуса!
– Вы тоже жену свою… любили? – сквозь рыдания спросила Аталай.
– Да не любил я эту суку! – вдруг зло завопил тот. – Родители засватали, я даже не понял! – он со злостью махнул рукой. – Но все равно обидно!
– Тьфу!.. – сымитировала Гюлечка плевок в направлении Тельняшки.
– При всем уважении, друг мой, любовь к женщине не для тебя, – попытался успокоить его Бакинец, обняв за плечи.
– Это почему? – отстранился насторожившийся оппонент, резко перестав брызгать слезами. – А ну, раскрой тему!
– Да потому, что у тебя всегда одна муза была – свобода! Сидя в застенках, ты всю свою тюремную жизнь с редкими выходными мечтал о ней. Теперь вы вместе. Что тебе еще надо?
– Это
