чё? Он такое любит, будет на Пасху надевать, – решила подыграть мне Домна, – непременно подарим. Еще и на онучи останется.
Мешок стал сотрясаться в сиплых рыданиях.
– На черную Пасху. Ты же участвовал в черных мессах? – Я ткнул пленника в бок.
– У-у, вы-вы, ы-ы.
– Вот и будешь дальше участвовать. Правда, не весь.
– Батююю, ы-ы.
Я перерезал веревку на шее:
– Говори, дернешься – убью.
– Я единственный сын. Папенька даст вам денег. Много денег. Зачем вам моя кожа? Продайте меня обратно ему.
– Что, сильно богат папаша?
– Очень! Дома в Москве и Санкт-Петербурге, имения в пяти губерниях, капитал миллионный. В Париже два дома для меня купил.
– А что не в Лондоне? Вы же там должны проживать, пока родители русский народ грабят.
– Не могу знать.
– Сейчас тебя высадим, пойдешь домой. Но не думай, что отпустим. Ты присягнул темной стороне.
– Так все присягают! – чуть не плачет он, – кто положения хочет. А как не хотеть?
– Ну и что, сынку, помогли тебе твои ляхи?
– Откуда вы знаете?!
– Что?
– Что посвящающий – поляк.
– Есть организация, – напустил я важности, – которая знает все. И всех контролирует. И тебя тоже.
– Не отпустите? Сколько же вы хотите?
– Не думай за деньги выкупить душу, мразь. Весь род под нож пустим. Но шанс дать обязаны.
– Так дайте же, умоляю вас. Заклинаю всем святым.
– Свое святое ты продал по глупости. Но придет человек однажды. И тогда будет шанс. Не вертись! – я отвесил задержанному подзатыльник, – с тебя и за тебя денег не надо. А вот с папаши десять тысяч серебром. За плохое воспитание. Пусть готовит бабло. Потом скажем, куда привезти.
Через два километра мы спихнули его с телеги.
– Не вздумай повернуться.
Идти ему со связанными руками пять километров. Это еще час времени.
Алена серыми глазищами на меня смотрит. У нее мягкая пружинистая походка, босые пятки не замечают земли. А у меня, как не туда вступишь, так – ой.
– А что за рганизация?
– Нет никакой. Лапши я ему на уши навешал, чтоб боялся.
Девушка прыснула:
– Так он взаправду все принял. Вот теперь шуму будет! А все же ты врешь. Говорить не хочешь. От смерти спасал, а довериться боишься.
– Аленушка, давай потом все разборки. Долго идти?
– Долгенько. Верст пятнадцать али больше. Засветло бы поспеть, пока кабаны не вышли. Я их страсть, как боюсь.
– Ничо она не боится, – не оборачиваясь поддержала разговор Домна, – не наговаривай лишку, а то и впрямь секач какой осерчает. Алена потупилась, но ненадолго.
– А ты в городе живешь? Какого звания?
– Человек
