ходить почти с той же регулярностью, что и в кофейни и пекарни. В этих протестах уже привычно стали объединяться группы с разной повесткой дня, от оппозиционных политиков до «зеленых» активистов, от скинхедов до студенчества. Все, кто были недовольны решениями действующей власти. Вот только сейчас на сторону толпы встали те, кто раньше традиционно стояли за власть.
– У них армия, – перечисляла Алиса. – Может, не вся, но достаточно, чтобы выпустить на улицы военную технику. С ними полиция, жандармы. Кто-то должен был отдать приказ, значит, часть государственной машины в этом замешана. Это не переворот снизу вверх – извини, Маки, мне очень жаль. Это пауки из одной банки, которые жрут друг друга.
– Слышь, русская!
Марко хрустнул костяшками пальцев. Алиса только рукой махнула, продолжила:
– Удар спланировали, хотели занять разом все стратегические точки. Маки, ты говорил, и на Новом Белграде должны? Палату Сербия? Банки?
– Только не заняли, – сказал Марко. – Не все.
– Только центр назвали, – подтвердила Алиса. – Что-то пошло не так. Но все равно преимущество отыграли. Дальше будут выбивать сопротивляющуюся власть, откуда еще не выбили. Так, Маки?
– Власть здесь мы.
Алиса сдержала вздох.
– Ну, хорошо, хорошо. Старую власть.
Мика сидел, схватившись руками за голову. Запустил пальцы в темные волосы и массировал виски большими пальцами.
– Не понимаю, – повторил он.
Марко повернулся к нему и несильно ткнул кулаком в плечо:
– Чего не понятно, танцор балета?
– Маки, не надо, – сказала Алиса.
– В балете не учат, как родину любить?
– Маки!
Мика вскинул голову и посмотрел почему-то не на Марко, а на Алису.
– Я вас не понимаю, – сказал он. – Все, что вы говорите. Переворот. Армия. Стратегические точки. Любовь к родине. Из домов не выходить. А что делать с теми, кто не дома? Кто-то ведь застрял на работе? В школе? В гостях, в конце концов? Они же должны им что-то предложить? Какой-то выход?
Марко коротко заржал, но перехватил взгляд Алисы, оборвал смешок и пожал плечами.
– Я что-то смешное сказал? – сухо спросил Мика.
Марко промолчал.
– Мика. Ты пойми, пожалуйста. Они больше ничего никому не должны.
– Родине все должны!
– Маки, пожалуйста! Поставь чайник. Нам нужен кофе.
Когда он вышел из комнаты, Алиса поднялась, чтобы прикрыть дверь. Не стала возвращаться на место, вместо этого встала спиной к двери как часовой на вахте.
– Никакой родине никто ничего не должен, – сказала она, глядя поверх головы Мики. – Нет больше родины, кроме той, которую сварили в собственных головах люди, чьих имен мы, может, и не узнаем никогда. Сварили и скормили тем, чьими руками сейчас делают всю работу. А больше ничего нет. И…
– И?
Алиса
