Манжеты рукавов потерлись и обросли несчетным количеством катышков. Капюшон пришлось отстегнуть и отправить на покой в катакомбы шкафа, поскольку моя голова перестала в нем помещаться. Словом, мое некогда модненькое, детское пальтишко стало сидеть на мне, не самом стройном тинейджере, просто отвратительно.
Мне было настолько стыдно попадаться в таком обличье на глаза моим сверстникам, что я буквально галопом бежала в школу, неся в сердце отвратительнейшее настроение, кипящую ненависть к жизни и зависть к одноклассникам, одежда которых была намного новее. Добежав до окаянной школы, я опрометью бросалась в раздевалку, чтобы оставить там пальто-куртку, которое будто жгло мое тело. После уроков я так же быстро стремилась скрыться, но это было невозможно: из школы выливалась толпа, от которой было некуда деться, поскольку мой дом находился на центральной улице, по которой все шли. Не попасться на глаза было невозможно, и в мой адрес летели жестокие насмешки.
Мои одноклассники знали, что я бедна. Это невозможно было скрыть: одежда и ветхий дом (единственное саманное строение на улице) красноречиво выдавали мое бедственное положение. И меня нещадно унижали различными колкостями: побирушка (хотя я ничего и ни у кого не просила), нищебродка, голодранка, лошара, нищенка, ничтожество… Я хотела умереть, но не знала, как это сделать, когда нужно было сдавать деньги на ремонт школы, подарки учителям. Моим родителям просто нечего было мне дать на подобные цели. Я единственная не сдавала деньги, за что мои одноклассники и учителя ненавидели меня и презирали. Каждую ночь я долго не могла уснуть: плакала и мечтала поскорее повзрослеть, устроиться на работу и вытащить из бедности свою семью.
Вам, наверное, интересно, почему моя семья влачила такое жалкое существование. Мне тоже очень интересно, почему жизнь обошлась так жестоко именно с нами. Мои школьные годы и время отрочества, как бы выразился Лев Толстой, пришлись на «лихие девяностые». Тогда страна не просто упала на колени. Она лежала ничком, а бандиты и коррумпированные чиновники выворачивали ее карманы, пользуясь бессознательным состоянием. До развала СССР мои родители и бабушка работали, экономили буквально на всем и копили деньги на строительство нового дома. Сумма в середине восьмидесятых собралась подходящая, и они отправились по разным инстанциям согласовывать план. Вдруг из Москвы приходит директива: всю нашу улицу нужно снести, вместо частных домишек возвести машиностроительный завод и многоэтажные жилые дома для сотрудников. Причем сотрудники приедут откуда-то, а не будут наняты из числа местных. А выселенным полагается на выбор либо малюсенькая квартира без воды и туалета (все на улице), либо клочок земли на краю села, за кладбищем. Больше пяти лет тянулась нудная история: строить свой дом запрещали, но и не приступали к выселению и строительству завода. А потом все деньги обесценились, страна стала другой и, хоть затея с заводом заглохла, построить дом мы уже были не в состоянии. Оставалось только ностальгировать
