отсюда прочь.
Шарлотта повернулась к нам спиной и, легко взбежав по тропе, скрылась за воротами. Я выбранил себя последними, грязными словами. Это для меня дуэль между ее отцом и моим мало что значила. Это я, забывший корни бродяга, плевать хотел на древнюю вражду и кровные узы. Для Шарлотты де Жальер я был и остался сыном убийцы ее отца. Человеком, которого надлежит ненавидеть.
– Ничего, Барт, – ухватил меня за предплечье Бруно. – Ничего. Пойдем.
Опустив голову, я побрел по усыпанной щебеночным камнем дороге прочь. Сопровождаемые угрюмыми крестьянскими взглядами, мы пересекли деревеньку Жальер, миновали церковь, за ней заросшую дроком узкую полосу ничьей земли и ступили на окраинные улицы Орво. Жители обеих деревушек традиционно недолюбливали друг друга, так же, как их бывшие сюзерены, а ныне – сдающие землю в аренду работодатели.
– Вы к кому, сударь? – сдвинув шляпу на затылок, озадаченно почесал лоб случившийся навстречу папаша Жоффре, кузнец. – Ежели к его милости, то… Его милости больше нет.
Я вскинул на кузнеца взгляд.
– Я теперь и есть его милость, папаша Жоффре.
– Господин Этьен? – охнул он. – Боже милосердный, господин Этьен, это и вправду вы?! Поль, Жак, Николя, Луиза, Сюзанна, черт вас всех побери!
На крыльцо примыкающего к кузнице дома высыпало семейство Жоффре.
– Барон Этьен вернулся, – надрывался папаша, – слышите, люди?! Барон Этьен вернулся домой! Мы все молились за вас, господин барон, и бог услышал наши молитвы. Какое счастье, что вы живы. Какое счастье, что владение не уйдет с молотка. Поль, Николя, тащите вина! Нет, к чертям вино, несите коньяк, самый лучший! Я хочу выпить за здоровье его милости!
Я выпил с папашей заздравную, потом разгонную, затем еще и еще, со всеми подряд и с любым и каждым. Мне было хорошо, так хорошо, как никогда прежде. Я только теперь понял, что вернулся. Вернулся… Вернулся! Я вернулся домой.
До замка Орво Бруно меня донес на закорках.
– Ничего, Барт, – бормотал он, взбираясь по узкой винтовой лестнице. – Не волнуйся, пока есть я, с тобой ничего не случится.
Продрав наутро глаза, я спустился в гостиную и не узнал места, в котором прожил восемнадцать с довеском лет. Мрачная зала с портретами предков по стенам стала еще мрачнее за счет громоздящейся в углу уродливой латунной махины с трубами до потолка и сцепленными друг с другом зубчатыми шестернями.
– Барт, к тебе с визитом старик, – появился на пороге гостиной Бруно. – Тот, что живет в восточной пристройке. Дрянной он, этот старик, и склочный. Впустить?
Дрянного и склочного старика звали Фридрихом Фогельзангом, и через полчаса после знакомства мне уже нестерпимо хотелось отрезать ему язык или на худой конец вбить в рот кляп.
– Электричество, герр барон, есть прогресс, – безостановочно дребезжал старик. – Вы знать, кто я есть? Я есть ученый, герр барон, я учиться Венский университет, когда вы еще пачкать
