твоего тела превосходит всё!
– Жаль, что мы не в Севастополе, ты бы у меня встал на ноги через неделю.
– Ключевое слово здесь «встал».
Настя, от догадки, стыдливо прикрывает лицо одной рукой, умиленно и счастливо смеется.
– У тебя каюта, как мастерская. Столько всяких инструментов. Картина на металле! Как можно такое сделать?
– Она еще не закончена. Будет время – расскажу.
– Меня моя подруга по институту сюда притащила, это мой первый рейс и последний, просто тогда замены не было.
– А где подруга?
– Дома. Ой, т.е. в каюте! Наверное, беспокоится. У нас каюта на двоих. Володь, аааам….
Тихо и вкрадчиво продолжает.
– Володь, а можно она сюда придет?
– Настя, милая девочка, друзей в беде бросать – последнее дело. Сейчас позвоним Женьке, и вы вместе с ним за ней сходите. Уже темнеет и одной по причалам шастать опасно. Хорошо? А мы с Ольгой пока здесь наведем марафет.
В уже прибранную каюту входит Женька, Настя и ее подруга, черноволосая девица, лет двадцати пяти с правильными чертами лица, улыбчивая, роста выше среднего и изумительной фигурой. Горбинка носа выдает, но не портит, греческое происхождение. Одета в легкий облегающий сарафан чуть выше колен с тонкими бретельками. До жути загорелая.
– Привет! Меня зовут Лида.
– Это Владимир, а с Женей вы уже знакомы.
За бортом ночная невыносимая тропическая духота, а в каюте третьего механика веселое застолье. На столе напитки разного содержания, чашки с кофе, две пепельницы, наполненные окурками дорогих сигарет и разные сладости. В раковине посуда после ужина сложенная стопкой. На переборке закреплен небольшой двухкассетник Sharp с открытыми затворами для кассет. Компания с пониманием относится к шуму и привлечению внимания, смеются и разговаривают в полголоса. Девушки раскрепостились, не чувствуют неловкости, от того шутки и беседа непринужденные. Владимир держит гитару и наполняет дружескую обстановку.
Поет тихо:
Был день осенний, и листья грустно опадали.
В последних астрах печаль хрустальная жила.
Грусти тогда с тобою мы не знали.
Ведь мы любили, и для нас весна цвела.
– Да, Женька, сегодня, о паразииит… на проходной.
Владимир продолжает петь:
Ах, эти черные глаза!
Меня погубят.
Их позабыть нигде нельзя —
Они горят передо мной.
Ах, эти черные глаза!
Кто вас полюбит,
Тот потеряет навсегда
И сердце, и покой.
Одна черноглазая Лида приблизилась к Владимиру, улыбается, стараясь не мешать, подпевает мычанием.
Лида обернулась:
– Насть, так, что там?
– Девчонки, говорят, во второй половине дня ипритные мухи жарят. В город надо выходить, когда
