голос. – Дорогой, пора вставать…
Я почувствовал, как кто-то нежно похлопывает меня по щекам. Я приоткрыл глаза… Элли. Моя любимая супруга, с тёплой улыбкой смотрела на меня и гладила по щекам.
– Только не говори, что мне пришлось восстановиться, – прошептал я. – Я не хочу, чтобы со мной опять…
– Милый, не нужно переживать, никто тебя не восстанавливал, – поспешила успокоить меня супруга. – Ты перенёс небольшой сердечный приступ…
– Охренительно… – просипел я (в горле пересохло). – Вот и старость, да?
– Ну, это поправимо, – улыбнулась Элли.
– Я не буду себя убивать, – закатил глаза я. – Мне уже можно вставать?
– Да, дорогой. Доктор Асим провёл операцию и велел мне разбудить тебя в три часа. Сказал, что ты сразу можешь вернуться к обычному распорядку для, но тебе нужно постараться как можно меньше нервничать, хотя бы пару месяцев…
– Пару месяцев… – хмыкнул я, садясь на кровати. – Не могу обещать, что не буду нервничать хотя бы пару минут… С моей-то работой. Кстати, что там с Чаном и Ненавистью?
– Они не разговаривают. Доставили тебя на основной корабль и разошлись по своим каютам.
– Ну, хоть не поубивали друг друга, – вздохнул я. – Нужно зайти к Толе, узнать, как там дела в целом, раз уж я тут.
Элли помогла мне подняться и надеть свой повседневный пиратский мундир: длинный, чуть ниже колен чёрный китель поверх чёрной рубашки без воротника, чёрные брюки и сапоги. Единственными знаками отличия были серебряный череп и голова акулы на груди и плече (череп – логотип нашей пиратской компании, голова акулы сообщала, что я капитан «Ярости» – главного корабля флота, а отсутствие каких-либо других знаков указывало на то, что я президент этой компании и не подчиняюсь никому). Закончив с переодеванием, я поцеловал жену и поковылял (грёбаная нога – пока я был в отключке, доктор мог бы привести и её в порядок) искать своего квартирмейстера.
Толя был там же, где его можно было найти почти всегда: в главной рубке управления. Обычно он прятался тут от вечно недовольной жены, которая хотела, чтобы он уделял ей больше времени. Толины же дети не особо ладили с папой, и прятаться от них не приходилось, ведь это они предпочитали прятаться от папки. И их можно было понять: Толя сильно перегибал палку со строгостью, боясь, что они вырастут избалованными, к тому же он постоянно переживал о том, что они что-нибудь себе сломают, сильно ударятся, подавятся, захлебнутся в супе, или кто-нибудь им навредит (поэтому, кстати, он не позволял им играть с моим сыном, в чём я его, впрочем, не могу винить, ведь однажды мой малец сломал его старшему ключицу). В общем, отец оберегал их слишком рьяно и запрещал почти всё, что, по его мнению, могло привести к травмам (даже рисовать карандашами – ведь можно случайно ткнуть себя в глаз). По этой причине дети предпочитали проводить время с их отчимом и его детьми, ведь отчим был полной противоположностью Толе: у него было двадцать семь детей, и иногда он шутил (или нет), что вполне возможно их было на одну-две
