зажгли на главных улицах керосиновые фонари, но, если бы и зажгли, все равно в полутьме никто бы его не узнал. Спешили домой женщины с детьми, рядом с лавками и магазинами просили милостыню нищие, кое-кто из прохожих что-то бормотал себе под нос, вслух разговаривая с самим собой, брели своей дорогой старики с ослепшими от слез глазами. У входа в большой магазин «Дафни» висело объявление о том, что в продажу поступили крысоловки из Измира, но сам магазин был закрыт весь день. Некоторые хитрые мясники и зеленщики, взяв пример с торговцев коврами и одеялами, попрятали свой товар, пока к ним не пришли из карантинной службы. Осведомители об этом уже докладывали, так что губернатор не удивился, увидев запертые на замок темные лавки. Закусочные еще не закрылись и по-прежнему распространяли вокруг себя запахи вареного мяса и разогретого на сковородах оливкового масла. В порту толпились праздношатающиеся зеваки. В этой части города люди вели себя так, как будто ничего не произошло. Может, им и было страшно, но губернатор ничего такого не заметил. По лицам полицейских он порой догадывался, что его узнали. Сами-паша любил ходить по городу инкогнито вечерними часами, когда еще только смеркалось.
На площади Хрисополитиссы его ждал скромный, почти незаметный в полутьме фаэтон. На козлах сидел пожилой кучер Зекерия. Аптека подлеца Никифороса была закрыта. Губернатор не сомневался, что на площади дежурит полицейский в штатском, но где он? Начальник Надзорного управления Мазхар-эфенди, человек на редкость толковый, заслуживал доверия, и все находящиеся под его началом полицейские и агенты были отлично вышколены. Губернатор очень хорошо понимал, что если его связь с Марикой еще не послужила поводом для политического скандала или афронта по дипломатической линии, то благодарить за это следует Мазхара-эфенди, который не позволяет сплетникам слишком уж распускать языки. Иногда ему казалось, что Мазхар-эфенди поддерживает непосредственную телеграфную связь если не с самим Абдул-Хамидом, то уж с Министерством двора – точно.
Губернатор сел в фаэтон. По правде говоря, тут и ходьбы было всего ничего, но зимой после прогулки по улице, превратившейся под дождем в подобие распаханного поля, сапоги становились чересчур грязными, чтобы войти в дом учительницы истории. А летом Сами-паша продолжал ездить к ней в фаэтоне просто по привычке. Маршрут был обычный: миновали особняк Мимияносов, богатого и издавна уважаемого греческого семейства, и свернули в переулки квартала Петалис. Однако на этот раз Сами-паша сошел с фаэтона не на углу, в тени конских каштанов, а на площади, выходящей к небольшой пристани.
Три располагавшиеся на площади таверны (одна из них называлась «Романтика») стояли пустые. У входа в ресторан «Бузуки» посетителей обрызгивали лизолом. Игнорируя взгляды узнавших его людей, губернатор пошел к дому своей Марики. Теперь, когда на остров обрушилась эпидемия и смерть подобралась так близко, ему вдруг показалось ненужным и унизительным по-воровски
