ни один пес и ни одна птица ни коснулись их, и трупы их не подверглись тлению. Устроил сие Господь, чтоб и этим почтить еще более страстотерпца Своего, и при сем неверных к вере обратить, а верных в вере утвердить, что и было. Уведав о сем, неразумный царь велел вырыть ров глубокий и засыпать там избиенных зверей, таких явных обличителей его неразумия.
Затем Максимиан, недоумевая о всем случившемся, обратился к своим и сказал: «Что бы такое еще сделать с Пантолеоном, ибо видите, как много народу отпало уже от богов наших». Те говорят ему: «Пусть сделают колесо и взнесут его на высокое место; потом, привязав к нему Пантолеона, пустят его по скату. И будет, что колесо, стремительно катясь вниз, изотрет его на части, и злой зло погибнет таким образом». Так советовали люди, готовые на всякое зло и изобретательные на средства к нему. Но Бог, призирающий на возлюбивших Его, не оставил Пантолеона и теперь и охранял его, как возлюбленное чадо Свое. Пока готовилось колесо, он содержим был в темнице под стражею. Когда же оно было приготовлено и взнесено на назначенное место, собралось опять множество народа и пришел царь; привели и св. мученика и стали привязывать к колесу. Между тем как это происходило, св. мученик пел псалмы, молитвенно призывая Господа на помощь. Господь же был близ, и в тот момент, как колесо направили и толкнули вниз, разрешил привязи – мученик остался на месте невредим, а колесо понеслось вниз одно
и поразило многих неверных. Так познается Господь, судьбы творяй, и в делех руку своею увязает грешник (Пс. 9: 17). Так Бог отмщений не обинулся есть (Пс. 93: 1). Страх потряс весь город от всех сих дивных дел, коими Бог прославляется во святом Своем. Изумился и царь, но, как упившийся и утолстевший злобою и нечестием, не был способен приять и малого луча света веры. Почему, в той же вращаясь тьме, начал пытать святого: «Откуда все это? И доколе будешь ты одних из народа нашего отвращать от богов, а других поражать смертью, чтоб в этих мы несли потерю, а в тех имели противников себе? И кто, скажи мне, научил тебя такому волшебству, что тебя одолеть ничем нельзя?» Святой мученик отвечал: «Не волшебству научен я, а святой вере Христовой и истинному христианскому благочестию; и действую не я, но действует во мне Христос, Бог всемогущий». – «А в вере этой кто был для тебя учителем? – спросил царь. – Кто научил тебя христианству?» Святой мученик сказал: «Христовой вере меня научил св. старец, пресвитер Ермолай». – «А где он? – спросил царь. – Я хочу его видеть».
Святой мученик так прямо и откровенно указал на Ермолая в той уверенности, что не следовало такому светилу укрыту быть нигде в углу. Почему, когда царь обнаружил желание видеть его, святой Пантолеон, полагая, что и святому Ермолаю пришло время украситься венцом мученическим, вместе же с тем чая, что его слово, может быть, подействует бла готворнее на мучителя, так как знал по опыту, как его язык и ум умеют уловлять и пленять в послушание Христово, сказал царю: «Если велишь, я призову его к тебе». Отпущен
