style="font-size:15px;"> – Где Ханисет, черт бы его побрал? Где же Ханисет?
Тут Освальд почувствовал, что пришло время стать генералом, каким он всегда и собирался стать при первой же возможности.
Со словами:
– Вперед! – он взял камень, разбил кухонное окно, просунул руку в ощетинившуюся осколками дыру, отодвинул задвижку и забрался в дом.
Задняя дверь оказалась заперта, ключа в скважине не было. Входную дверь удерживала только задвижка, но дверь недавно покрасили, закрыли до того, как краска высохла, и створка прочно прилипла к косяку.
Освальд не смог ее открыть. Тогда он подбежал к кухонному окну и воскликнул мужественным голосом, которому все должны повиноваться:
– Идите к другой двери и толкайте изо всех сил!
Его приказ выполнили, хотя Дикки потом сказал мне, что женщина ни за что на свете не стала бы толкать дверь изо всех сил. На самом деле она вообще не хотела толкать, пока он не сделал из нее нечто вроде тарана, вот тогда она словно очнулась ото сна, и они вместе открыли дверь.
Мы последовали за женщиной вверх по лестнице в спальню. Там, на кровати, сидела вторая женщина; она дрожала, то открывая, то закрывая рот.
– А, это ты, Элиза, – сказала она, откидываясь на подушки. – Я уж думала, в дом ворвались бродяги.
Мы с Дикки, несмотря на спешку, выложили бы больной печальные новости как можно мягче, но Элиза рубанула с плеча:
– Слава богу, что ты не сгорела заживо в своей постели, Лили! Дом полыхает!
Она завернула женщину в одеяло, взяла за плечи и велела нам подхватить ноги больной.
Но Освальд был слишком хладнокровен, чтобы действовать очертя голову.
– Куда вы собираетесь ее перенести? – спросил он.
– Куда угодно! – дико вскричала Элиза. – Где угодно будет лучше, чем здесь!
– У нас еще много времени, – сказал Освальд.
Он и Дикки бросились в другую комнату, взяли пуховую перину и постельное белье, снесли вниз по лестнице и устроили постель посреди поля, в хорошей сухой ложбинке. И только потом позволили отнести туда бедняжку.
К тому времени дом был уже полон дыма, хотя еще не горел, и мы чувствовали себя героическими пожарными, когда, спотыкаясь, спускались по кривым узким ступенькам, держа ноги больной женщины. Освальд так жалел, что у него нет пожарного шлема!
Когда мы отнесли слабую Лили в сухую ложбинку, та схватила Освальда за руку и прошептала:
– Спасите барахлишко!
– Какое барахлишко? – спросил Освальд, решив, что она бредит.
– Она имеет в виду мебель, – сказала Элиза. – Но, боюсь, мебель обречена.
– Вздор! – добродушно сказал Освальд, и мы побежали обратно, таща за собой Элизу.
Мебели и прочего добра в доме было не так уж много, но, когда мы принялись все вытаскивать, вещи тут же начали размножаться с невероятной быстротой. Сперва мы вынули всю одежду из ящиков комода и корзин и завернули в простыни.
