опять нехорошо? – спросила девочка, покосившись на Элеонору.
– Она всего лишь отдыхает, моя милая, – с улыбкой ответил Эдгар. – Скоро она проснется и больше не будет тебя обижать, станет самой доброй и заботливой мамой в мире. Так ты, значит, не хочешь улететь со мной?
Лаура огляделась по сторонам, словно сравнивая этот шумный, пыльный, солнечный мир с тем призрачным покойным мраком, что предлагал ей Эдгар, и отрицательно качнула головой.
А Эдгар живо представил, какой станет Лаура, если он унесет ее прочь от бесчувственной матери. Девочка не смогла бы устоять перед его чарами – она вздохнула бы и задремала со способностью маленьких детей засыпать где угодно. Ее даже не хватились бы в этом нервном и бездушном мире, полном ежесекундных потрясений. Эдгар вырастил бы девочку вдали от этого мира, и она блуждала бы по его жизни, как ангелочек в аду. Их замок дышал бы одними цветами, с которыми она могла играть, украшая ими родные руины и незнакомые могилы. Лаура совсем не знала бы людей, только мертвые имена на надгробных плитах и призраков из памяти Эдгара. Далекие живые люди стали бы для нее бабочками-однодневками, которых приходится умертвлять с беспощадной любовью. И когда Эдгар в конце концов уподобит ее себе, Лаура вырвется из темницы и упорхнет в иной мир, на неоновый свет больших городов. Рано или поздно она возненавидит его за свое затворничество, за полную неприспособленность к существованию среди людей, за сокрытие от нее мира. Эдгар не хотел лишить детства этого обреченного ребенка, заслонить Лауре солнце и вечно видеть в ее глазах опрокинутое небо, поэтому решил не спешить.
– Скорее бы ты стала взрослой, – произнес он. – Я освобожу твою память, лишь иногда буду навещать тебя во сне. Расти и набирайся сил, дитя мира. Я буду ждать.
Он наклонился и осторожно поцеловал Лауру в лоб, стирая воспоминания о себе, оставляя в ее голове лишь образ сказочного принца, узнаваемый, но эфемерный, как мечта. Затем быстро отступил в тень. Вдалеке показалась Джемайма, которая изо всех сил тянула за руку отца. Увидев, что жена лежит без сознания, Филипп бросился к ней, приказав старшей дочери позаботиться о младшей. Джемайма, которой не нужно было повторять дважды, схватила сестренку за руку и утащила на качели.
– Кто это был? – спросил Филипп, приведя Элеонору в чувство.
– Я не уверена, – пробормотала она, привыкая к ужасной мысли, что ей придется терпеть рядом с собой Лауру, – но мне кажется, что это отец Лолли. Я не знаю его и никогда не знала. Понимаю лишь, что он не любил меня – ни капельки. И совсем не помню, как это произошло. Прости меня, Фил, но я должна была когда-то тебе признаться. Ах, лучше бы он сейчас забрал ее, навсегда, насовсем!
Филипп раздумывал всего минуту, глядя на жену, полную раскаяния и ужаса, а затем сказал:
– Ничего. Мы вырастим девочку. Лолли – моя дочь, и я всегда буду так считать.
Покидая Город ангелов и оставляя здесь частичку
