с несколькими «бычками», два-три раза чиркнул днищем, и шивера кончилась. Иду по спокойной воде, напряжение спадает, но следом наваливается усталость. Господи, да когда же кончатся эти тридцать километров? Мне уже чудится, что я плыву целую неделю, стоя в осточертевшей позе, повиснув на кормовой греби. Мокрый, холодный, голодный и невероятно уставший. Зачем мне всё это, за что?
Ну, прошёл Бадарму, одолел – а дальше что? А дальше вот что: не пищать. Не жаловаться. Слюни не пускать. Дальше будут новые Бадармы.
Совсем рассвело. Уже узнаю берега. Справа показалась умирающая деревенька Карапчанка, стоящая в устье речки с тем же названием. Узкие, кривые улочки, почерневшие от печали и старости домишки, в большинстве убогие, крытые драньём, неухоженные дворы – от всего веет нищетой и безысходностью, всё просит помощи и стонет. Стонет от того, что знает – деревня доживает последние годы.
Особняком на самом верху стоит странное сооружение из трёх слепленных вместе срубов с плоскими крышами. Не без труда узнаётся бывшая церковь. Люди, во что вы её превратили? Много лет в этих стенах пахнет мышами и прелым зерном, потому что здесь колхозный склад. Люди, как легко вы изменяете сами себе!
Ещё в тридцатые годы церковь обезглавлена властью, глумливо называвшей себя «советской». Властью, которая никогда и ни по какому поводу с народом не советовалась.
Пройдёт ещё несколько лет, деревню растащат и сожгут. Образовавшийся на её месте пустырь, напоминающий следы бомбёжки, уйдёт на дно Усть-илимского водохранилища. Речка Карапчанка станет длинным и узким заливом. Жители нового города будут приходить сюда на пикники, удить окуня и сорожку. На мормышку и червячка…
На ближнем ко мне левом берегу появились большие проплешины в лесу, потянулись поля. Зарастающие кустами угодья упомянутой деревни. До Усть-Илима остаётся километров пять – семь.
В опустевшей, осовевшей головёнке едва шевелятся мысли. Удивительно, но они ещё способны строить планы. Вопросы подкидывают. Разве так обязательно доплыть до самого конца? Зачем такая твердолобость – к чертям её. Не лучше ли причалить, пока не свалился за борт? Приткнуться в километре-двух пораньше, выпустить воздух из «кишок», спрятать в кустах (одному не донести) и дальше пешком. Вот только дотяну ли? Не знаю, не знаю.
Вижу себя со стороны хорошо проваренной макарониной – попробуй поставь такую стоймя. Каким-то чудесным образом держусь на вихляющих ногах. У меня преимущество перед макарониной, я больше и сильнее – сила воли есть. Какая-никакая, а есть.
Недавно пройденная шивера малость оживила меня. Это значит, что какое-то время удержусь наплаву, не засну и не свалюсь в воду.
А в голове, на отдалении, тихо крутится вечнозелёная женская тема. Думаю про Гелю и про других, ищу разницу между нами. Не счесть, сколько никотина и алкоголя всосано в нашу мужскую кровь за этими разговорами. И хитрые они, и коварные, и изворотливые, и ни одному их слову верить нельзя да и много
