кормить не станут. Заставят работать.
– Они наработают, как же! – со злостью проворчал Лукашев.
Карл Фридрих стоял весь обмякший, испуганный своим порывом, и ждал, что теперь-то с ним покончат непременно.
– Вы член национал-социалистической партии? – спросил я его.
Он выпрямился.
– Да, – ответил он если и не с вызовом, то, во всяком случае, с отчаянной решимостью.
“Надо же! – подумал я. – Живой фашист! Самый настоящий фашист, готовый пострадать за свои убеждения”.
Не очень вязался героический дух с его рыхлой плотью, но все же следовало отдать ему должное.
– Вы, конечно, одобряете эту войну? А зачем она вам? Не задумывались?
– Меня послал фюрер, – тихо, но твердо сказал Карл Фридрих. – И я могу не задумываться зачем. За меня думает фюрер, и его приказа достаточно, чтобы я пошел на смерть, не размышляя.
Он произнес эти банальные, знакомые по газетам слова без всякого пафоса, даже слегка стыдясь того, что открывает свои сокровенные мысли человеку, который их не поймет.
– Не думайте, – продолжал он, – это не слепая вера. Я убежден, что Германия призвана дать человечеству новый порядок, дать ему лучшее будущее.
– Заткнись! – крикнул ему Курт. – Не хочу больше слышать эту гнусную чушь!
Теперь они стояли сжав кулаки, готовые броситься друг на друга.
– Сейчас подерутся, – засмеялся Лукашев.
– Ешьте, – сказал я пленным и вышел из кухни.
Я курил, сидя на каменных ступеньках крыльца, решая, кого послать с пленными. У Галиева болит нога, а до городка, где, как я полагал, можно сдать пленных, не меньше пятнадцати километров. К тому же Хасан, хотя и не вовсе бестолков, но чтобы объяснить ему, что надо делать, как отыскать нужную часть, требовалось изрядное терпение, и все равно оставалась неуверенность, что он все понял правильно и сделает так, как следует. Лукашева посылать я побаивался. По дороге слишком много соблазнов, он может где-нибудь надолго застрять, и мне придется возвращаться без него. К тому же мне не нравилось, как он смотрит на пленных. А эти пленные перестали быть для меня неким абстрактным понятием, и я никак не мог отождествить их с молодчиками в касках, с автоматами и широко расставленными ногами, готовыми убивать, грабить, жечь, насиловать.
Рядом со мной опустился Лукашев.
– Куда их денем, немцев этих? – спросил он, доставая из кармана табак и аккуратно вырезанный квадратик газетной бумаги.
– В город отвести надо. Сдать их танкистам.
– До города далеко.
– На попутных добраться можно.
– На попутных… Что-то не видать попутных. Галиева пошлешь? – спросил он безразлично.
Я посмотрел на него. Он сосредоточенно сворачивал самокрутку, вроде бы не проявляя особого интереса к тому, кто отправится с немцами. Но понимал, что пойдет он, хотя мне этого и не хочется.
– Пусть Галиев их доставит.
