часть бытия. Поэтому сейчас она буквально металась по огромному дому, сочиняя наказание для дочери всё жестче и жестче.
В одном из коридоров женщина внезапно столкнулась с князем Уборевичем, который был мрачнее самой хозяйки. Узнав, что девушка, до сей поры, не найдена, он вызвался помочь в поисках, при этом сказав, что видел, как Дарья получила записку, которой очень обрадовалась. Таким образом, было высказано предположение, что rendez-vous назначено вне дома. Решено было тотчас же отправиться во двор.
Взяв с Аркадия слово молчать, чтобы не предстало их взорам, Домна Кузьминишна поспешила в переднюю, где встретила вернувшегося отца семейства. Гордей Устинович был в легком подпитии и весел. Но узнав причину мрачного настроения супруги и гостя, скинул шубу и в праздничном фраке присоединился к поискам.
В дворницкой были взяты фонари, а обеспокоенная прислуга не смогла остаться в стороне: кучер и дворник, не отошедшие ещё от хмельного угара, плелись в хвосте мечущихся по двору хозяев и их гостя. То тут, то там все сталкивались друг с другом, обыскивали теперь уже все углы двора.
В голове бедной матери билась мысль: «Сбежала, мерзавка! Не углядела я!»
Уже на ватных ногах она приблизилась к спине супруга, который отворил дверцу дальнего подвала, в котором ещё недавно пряталась от детских глаз пушистая лесная гостья. По тому, как он глухо охнул, женщина поняла, что беглянка найдена, и хотела было обойти мужа, но тот тяжелой рукой отстранил её от входа.
Но Домна Кузьминишна не желала играть роль стороннего наблюдателя: она проворно поднырнула под толстый локоть Гордея Устиновича и ринулась в разверстую пасть холодного подвала, муж же только попытался ухватить её за подол, но шелк праздничного платья выскользнул из непослушных пальцев.
Вой раненной волчицы ударил в серые стены каменного мешка. Домна Кузьминишна смогла произвести на свет лишь этот звук, дальше послышалось горловое бульканье: она замертво упала на руки мужа.
А у нижних ступеней лежала прекрасная их дочь с кинжалом в левой стороне груди. Открытые глаза её вопрошали: «За что?», а правая рука, лежа на животе, будто старалась скрыть девичью тайну, теперь уносимую ею в могилу.
Год 1955, январь
Заехав за Варей в мастерскую Лебедева, Дубовик поинтересовался у художника результатами исследования картины, тот, молча кивнув, пригласил подполковника пройти.
Картина была прикрыта чистой холстиной.
Лебедев предложил гостю кресло, сам сел у картины. Сняв покрывало, сказал:
– Не знаю, сколько лет было этой Аглае Лыткиной, но то, что это совершенно неординарная личность, странной и возвышенной натуры, талантливой и страстной, уж я-то разбираюсь в этом, – он сложил молитвенно ладони под подбородком. Дубовик не понял, была ли это попытка художника пошутить, или же он опасался, что подполковник не поверит его экзальтированной попытке охарактеризовать личность девочки,
