балы, обеды и просто жили.
В одном из таких загородных дворцов Димитрий встретился с делегацией официальных лиц, которые робко спросили, как бы он отнесся к дарственной на этот небольшой дом в сотню комнат, находившийся в часе езды от Петербурга и нуждающийся в хозяйском присмотре и царственном кошельке для сохранения и реставрации. У Димитрия похолодело всё внутри. У него еле хватало средств на его крошечный домик с садиком, а тут – целый дворец.
– Нет, спасибо, я привык жить в Скандинавии, – ответил вежливо Димитрий, но они долго обсуждали это предложение с женой в отеле, примеривая на себя жизнь и расходы во дворце.
Нет и ещё раз нет! Если только его выберут русским царем и щедро наградят деньгами, а так он не вытянет и месячного расхода на этот дворец. Но дворец ему откровенно понравился, так же, как и русские почести, и длинноногая Наташа, но все это было как мираж, ворвавшийся в его простую жизнь банковского работника по борьбе с подделками денежных купюр.
И он вернулся домой в родную, теперь пусть небогатую, но понятную Скандинавию, в свой маленький домик с садиком и к работе в Национальном банке. Ему был дан только один дар – видеть фальшивые купюры, а не управлять непонятной и опасной Россией, где царям посылали пулю в висок, а потом приглашали родственников занять место убиенных.
«Нет уж! Пусть другого Романова-дурака найдут! А мне и здесь хорошо!» – так думал один из потомков Романова, идя на работу в Национальный банк, где у него был свой кабинет с креслом и компьютером и шкаф с делами о фальшивых купюрах, многие из которых были изготовлены в этой непонятной, как мечта идиота, и неразгаданной никем России.
Пер Гюнт
Люси проснулась в начале десятого. Ей спешить было некуда. Она лежала в своей спальне на удобной полуторной кровати и наслаждалась медленно развивающимся сценарием ноябрьского, уже по-зимнему холодного утра. За широкой двойной дверью была спальня её мужа, откуда доносилось ровное и громкое похрапывание, прерываемое присвистами. Он ещё спал.
Они пришли домой вчера после званого ужина в обществе, где были почетными и навечно прикрепленными членами, не поздно – около одиннадцати, но спать легли довольно поздно, потому что Люси не могла уснуть, думая о своей ушедшей куда-то молодости, а ещё муж долго пил виски с содовой в своём кабинете и спать лег около часу ночи. Так было почти всегда – две спальни, две жизни и одна общая судьба.
Муж Люси был деградированным в графы принцем, не очень умным и на редкость уродливым представителем умирающего дома Глюксбургов, где родственное кровосмешение привело к созданию полу-умных, а иногда и полоумных уродливых представителей земной расы избранных.
Графиня Люси – а именно такой у неё был титул после замужества на этом уродливом, лошадинообразном принце,
