никогда не вернулся бы сюда снова.
Боже, как же он ненавидел Корнуолл!
Уже не в первый раз Саймон жалел о смерти Уилла. Но он больше не клял судьбу. Теперь он понимал жизнь гораздо лучше. И не понаслышке знал, что хорошие и невинные люди всегда умирали первыми, поэтому-то печальная участь и постигла его жену.
Саймон закрыл глаза и дал волю чувствам. Мысли, уже не сдерживаемые, так и заметались в сознании. Слезы на мгновение обожгли закрытые веки.
Почему, ну почему умер не он, а брат?
Это Уиллу следовало быть графом, а Элизабет должна была стать его женой!
Саймон осторожно открыл глаза, потрясенный подобными мыслями. Он не знал, скорбел ли все еще по старшему брату, погибшему много лет назад в результате несчастного случая во время верховой езды, или по всем, казненным при терроре, или даже по своей жене, которую по-настоящему и не знал. Но Саймон понимал, что должен контролировать свои мысли. Именно Элизабет, его жена, лежала в этом гробу. Именно Элизабет сейчас так превозносили. Именно об Элизабет ему следует думать – ради своих сыновей – до тех пор, пока он не вернется в Лондон, чтобы приступить к грязной работе, к этим хитрым военным играм.
Но у Саймона ничего не получалось. Он не мог сосредоточиться на размышлениях об умершей жене. Призраки, неотступно преследовавшие его многие недели, месяцы и годы, стали принимать перед ним ясные очертания, превращаясь в лица друзей или соседей, образовывая целую толпу. И это были лица всех тех мужчин, женщин и детей, которых он видел в цепях или на гильотине. На этих лицах был написан упрек, эти люди обвиняли его в лицемерии и трусости, в бессовестном стремлении к самосохранению, в несостоятельности в качестве мужчины, супруга, брата.
Он закрыл глаза, словно это могло отогнать призраков, но они не исчезли.
Саймон подумал, не потерял ли он в конечном счете рассудок. Он бросил взгляд на противоположную стену часовни, на светлые, из витражного стекла окна. Болота простирались в бесконечную даль. Более уродливого зрелища нужно было поискать. Саймон знал, что должен положить конец посторонним мыслям. Теперь он должен был думать о сыновьях, заботиться о них.
А священник все говорил и говорил, но Саймон по-прежнему не слышал ни слова из этой речи. Перед ним внезапно предстала яркая картина из прошлого. Помнится, Саймон шел в компании двух конюхов, когда они наткнулись на его брата, безжизненно распластавшегося на твердой каменистой земле. Уилл лежал на спине, с открытыми глазами, и лунный свет струился по его прекрасным чертам.
И теперь Саймон мог видеть перед собой только мертвого брата.
Это было так явственно, словно он только что нашел Уилла на болотах; ему казалось, будто прошлое стало настоящим.
Саймон почувствовал, как слеза скатилась по его лицу. Сколько страданий, сколько боли… Неужели он так и будет снова и снова оплакивать брата? Он ведь никогда больше не хотел возвращаться
