взглянула на дочь и проговорила простуженным голосом:
– Когда мы наконец будем обедать? Ты приготовила борщ? Я тебе велела борщ!
– Мама, подожди, мы не дома… – вполголоса сказала Василиса, покосившись на дверь.
– Почему я должна ждать? – недовольно отозвалась Вера Ивановна. – Мне, между прочим, в туалет нужно…
– В туалет? – забеспокоилась Василиса. – Сейчас я тебя отведу в туалет! Потерпи…
– Зачем меня отводить? Что ты из меня дуру делаешь! Я что, не знаю, где у нас в доме туалет?
– Но, мама, я же говорю, что мы не у себя дома!
– Ты вечно говоришь какую-то ерунду! Лучше скажи, когда мы будем обедать.
– В самом деле, сколько можно ждать? – подал голос до сих пор молчавший Роман Андреевич. – Это уже похоже на издевательство! Сидим тут, как будто у нас своих дел никаких нету! Григорий, сделайте же что-нибудь!
– Я? – Григорий смешался. – Но почему я?
– А кто же еще? – язвительно проговорила Эльвира. – Ведь это ты… вы все время даете понять, что вы – ближайший родственник и главный наследник! Вот и действуйте наконец!
– Мне нужно в туалет! – пробасила Вера Ивановна. – Я не намерена больше ждать!
Она поднялась и решительно направилась к двери, за которой была спальня Анны Ильиничны.
– Мама, куда ты! – Василиса вскочила и бросилась за матерью, но упустила момент.
– Я знаю, куда! Я, слава богу, еще не в маразме! – провозгласила та и открыла дверь.
Сделав шаг вперед, она, однако, остановилась и проговорила, ни к кому не обращаясь:
– Безобразие! В доме бардак! Какие-то старые женщины на полу валяются!
– Мама, что ты говоришь… – пролепетала Василиса, догоняя мать… и вдруг завизжала дурным голосом.
– Что такое? – Григорий вскочил, чувствуя неладное, и бросился к двери.
Вера Ивановна с дочерью перегородили дверной проем, и из-за них ничего не было видно. Григорий вытянул шею, пытаясь заглянуть в спальню, потом, оставив правила хорошего тона, растолкал женщин, пролез между ними и шагнул вперед…
И застыл на месте.
Анна Ильинична лежала на полу перед дверью, широко раскинув руки. Подол халата некрасиво задрался. Она не подавала никаких признаков жизни, хотя глаза ее были широко открыты, а выражение лица… это было самое удивительное и страшное.
На лице Анны Ильиничны застыло насмешливое и ехидное выражение, как будто перед самой смертью старая дама над кем-то смеялась.
Григорий бросился к тетке, опустился перед ней на колени, попытался сделать ей искусственное дыхание, но никак не мог вспомнить, как это делается.
Наконец за спиной у него раздался скрипучий, высокомерный голос Романа Андреевича:
– Оставьте, молодой человек! Вы разве не видите – ваша тетушка мертва!
И только тогда Григорий признал непреложную очевидность этого факта.
Тут
