конца девятнадцатого века. Осмотревшись, он заметил за столом Достоевского – того зрелого Федора Михайловича, что знаком каждому по школьным портретам. Решетников присел рядом, не сводя с гения завороженных глаз. Наконец, набрался смелости и обратился к писателю. Но тот оборвал его отрывистым «Нет».
– Что нет? – слегка опешил Решетников.
– На все твои вопросы ответ: нет, – ответил Достоевский, не удостаивая Петра взглядом.
– На какие? Вы же не знаете, о чем я хотел спросить.
– Пришел благословение просить.
– Зачем мне ваше благословение?
– На экранизацию «Преступления и наказания».
– Я не хочу писать экранизацию.
– Хочешь. Не благословлю. Я паблик домейн, конечно, но нет. Уходи.
– А я назло напишу, – с вызовом произнес Решетников.
– Прокляну. Ты и так говнодел, а так и вовсе перестанешь писать. Даже эти твои алиби не сможешь сочинять. Такой позор. Ты так никогда не станешь великим писателем.
Решетникова раздражало, что писатель не желает на него смотреть.
– Я не хочу быть великим писателем.
– Не можешь, вот и не хочешь.
– То есть, если я перестану сочинять алиби, я стану известным писателем?
– Станешь известным говноделом.
– А можно другое слово использовать? – все больше раздражаясь, спросил Решетников.
– Нет, говнодел, нельзя. А чтобы стать настоящим писателем, нужно страдать и быть бедным. Быть бедным и страдать. Всего-то. А ты живешь в зоне комфорта, говнодел. Зачем тебе писать современную версию «Преступления»? Тебя это не спасет. Тебе очиститься надо через страдание и муки. Оставить свое это агентство, переосмыслить жизнь, переоценку сделать. Реновацию жизни произвести.
– Знаете что, Федор Михайлович, – вскричал доведенный до бешенства Решетников, – идите вы в жопу!
И тут Достоевский впервые за весь разговор повернулся к нему, посмотрел прямо в глаза и ответил:
– Там занято. Там ты.
Проснувшись ровно в восемь утра, Решетников выключил телевизор и набрал Жданова.
– Добрый день, Роман Викторович, я согласен писать.
– Да? А мы уже нашли автора.
– А если я скажу, что уже есть кое-какие наработки? Мне сегодня приснилось, как это все должно быть. Как Менделееву, все в карточках.
– Отлично. Пришлю договор на почту.
– Ждите бестселлер, – сказал Решетников и положил трубку.
Из размышлений об удивительном сне с гениальным писателем в главной роли его вывел голос Саши:
– Пап, ты спишь?
Решетников энергично подскочил с кровати.
– Завтрак? Ты за этим пришел? Сейчас, сейчас будет пир…
– А где мама?
– А она не приехала?
– Нет, не ночевала.
– Ты звонил ей?
– Трубку
