занятием и тратить на него драгоценное время не особенно любил, прозорливо считая, что всему свой черёд и сия чаша его всё равно не минует. Рано или поздно книжки придут на смену дворовому футболу с пацанами, стрельбе из самострелов, выпиленных из обрезной доски, и прочим уличным удовольствиям. Особенно – ненавистным «классикам», где нужно скакать на одной ножке и проявлять чудеса эквилибристики. Время от времени он открывал папины книжки, но в них ничего интересного не было – ровные ряды буковок, почти никаких картинок – тоска зелёная… До сегодняшнего дня он хранит одну из сохранившихся папиных книжек – «Затерянный мир» Конана Дойла с восхитительным динозавром на потрёпанной обложке, а дальше – а дальше были только бесконечные строчки и ничего больше! То ли дело всё-таки улица, хоть на ней и не встречались динозавры…
Вот фильмы в кинотеатре, куда раз в неделю на выходных его водили родители, были действительно прекрасным и незабываемым событием. До сих пор вспоминается жутковатый американский фильм «Седьмое путешествие Синдбада» с его страшными циклопами, горстями поедавшими героев и уже потом по ночам во сне гоняющимися за ним, от чего он просыпался в холодном поту, опасливо поглядывал на окно, в котором должна непременно появиться тень страшного людоеда, топчущего дома и хватающего когтистой лапой жалобно плачущих соседей…
Первую книжку – именно собственную, а не чью-то, которую великодушно разрешили полистать, – Яшка получил во втором классе на день рождения от дядьки, героя Халхин-Гола и книжника, имевшего блат в книжных магазинах при тогдашнем тотальном книжном дефиците на хорошую литературу. Это была толстенная книга Самуила Яковлевича Маршака «Сказки, песни, загадки», значимость которой для себя он поначалу просто не оценил. А что там оценивать, легкомысленно решил Яшка, стишки какие-то для несмышлёных детишек и только! Вот была бы книжка о Синдбаде, и желательно со всеми его путешествиями – с первого по седьмое и дальше…
Но это был всего лишь Маршак, который, к счастью, не писал про циклопов и ничего пугающего в его стихах не было, зато было другое – доброе, домашнее и тёплое, что не отпускало и не давало возвращаться в свои ставшие уже привычными ночные кошмары. Более того, Яшка с удивлением обнаружил, что стихи читать можно, и это, как ни странно, довольно интересное занятие! Не менее интересное, чем, например, затаив дыхание, сидеть в полутёмном зале кинотеатра и вздрагивать от рыка придуманного циклопа!
Стихи про Робина-Бобина, Мистера-Твистера, теремок, рассеянного с улицы Бассейной, усатого-полосатого, баллады про вересковый мёд, о Джоне Ячменное Зерно и о королевском бутерброде, выученные наизусть с первого и до последнего слова пьесы «Кошкин дом» и «Двенадцать месяцев» – да мало ли ещё всего, что сразу не приходило на ум… Всё это очень скоро вытеснило из неокрепших Яшкиных мозгов голливудские страсти-мордасти, всё больше и больше покорявшие экраны советских кинотеатров.
Яшка читал и перечитывал эту толстую
