style="font-size:15px;"> Питались они отбросами, когда что-то оставалось после собак.
Весной они собирались на крыше и устраивали катавасии.
Мышей они не ловили, потому что те почему-то отсюда давно сбежали.
Боялись людей и собак.
Но для нее они были равны и американскому миллиардеру, и гениальному поэту, и безразличному к боли бультерьеру.
Утром, когда Ника проснулась, он положил тетрадь рядом с ней на тумбочку и сказал: «Я прочитал».
– Ну и как? – насторожилась.
– Я понимаю, тебе нужно было это написать, но стоит ли это издавать?
– Ты считаешь, что написано бездарно?
– Нет, я не это имею в виду, – сел он рядом, – ты же сама знаешь, что написано хорошо. Но не в этом дело. А дело в том, нужно ли это распространять? Здесь столько мрака, ужаса, отчаяния – и ничего светлого. Книги должны давать опору, а не топить.
– Ты обещал мне помочь издать, – напряженно сказала Ника и побледнела.
– Я не отказываюсь от обещания, – он взял ее руку и погладил ее, – но, может быть, ты сама откажешься от своего намерения…
– Не откажусь, – ответила зло и даже выдернула свою руку, – ни за что не откажусь.
– Успокойся, – попросил он, – я же не отказываюсь помочь, мы издадим эту книгу, если ты так хочешь.
– Когда?
– Если хочешь, мы можем уже в понедельник отвезти рукопись в издательство и обо всем договориться.
Ника улыбнулась и вернула Павлу руку. Он улыбнулся в ответ и сказал негромко:
– Только не понимаю, зачем тебе это нужно.
– Не знаю зачем, но только нужно.
– Может быть, ты просто не хочешь оставаться в одиночестве перед этим страхом и ощущением безысходности?
– Может, и так, не знаю.
– Я слышал где-то, – продолжал Павел, – что бывает такое, что смертельно больные люди пытаются иногда заразить как можно больше других людей, утащить их с собой в могилу…
– Может быть, и я такая, – Ника опустила голову. – Ты, наверное, как всегда, прав. Я, наверное, на самом деле как бы неизлечимо больная этим ощущением приближающейся с каждым мгновением смерти. И не хочу дрожать и сходить с ума в одиночку, в одиночку переживать эту невероятную боль, эту душераздирающую тоску.
Но все равно, – пусть я просто больна и поступаю плохо, пытаясь заразить здоровых, потопить их в своем болоте, – я буду заражать, буду топить. А ты мне будешь помогать, потому что обещал. Даже если ты меня возненавидишь за это, – Ника всхлипнула, – все равно буду так, пусть и они, и тоже, – девушка разрыдалась.
Павел обнял ее за плечи, прижал ее голову к себе, гладил ее волосы, целовал затылок и растерянно утешал:
– Ника, маленькая моя, не плачь. Ну, прости, что я тебя обидел, прости, это я по глупости. Ты хорошая, моя девочка, ты хорошая. Делай так, как тебе хочется. И я буду помогать тебе всегда, и не потому, что обещал, а потому что люблю тебя, милая. Не плачь только…
Ника уже не обижалась на него и плакала, пряча лицо на его груди, обнимая его
