горы, беседовать со своими новыми друзьями сколько ему вздумается. Но однажды утром к великану явилась ведьма. Кутберт купался в озере в тени горы, когда она заявила:
– Прости, но я должна превратить тебя в камень.
– Зачем тебе это понадобилось? – спросил великан. – Я очень добрый. Я великан-помощник.
И она ему ответила:
– Меня наняла семья раздавленного тобой охотника.
– А-а, – отозвался Кутберт, – а я о нем и забыл.
– Мне очень жаль, – повторила ведьма, взмахнула березовой веткой, и добрый великан начал превращаться в камень.
Кутберт стал очень тяжелым. Таким тяжелым, что стал погружаться в озеро. Он погружался и погружался, пока вода не достигла его подбородка. Его друзья-животные видели все, что происходит. Они пришли в ужас, но решили, что ничем не могут ему помочь.
– Я знаю, что вы не можете меня спасти, – закричал Кутберт своим друзьям, – но вы могли бы прийти и поговорить со мной! Я застрял тут внизу, и мне очень одиноко!
– Но если мы спустимся, охотники нас перестреляют! – крикнули в ответ они.
Кутберт понимал, что они правы, но все равно продолжал умолять их спуститься.
– Поговорите со мной! – кричал он. – Прошу вас, придите и поговорите со мной!
Но они так и не пришли. И он все еще плакал, когда его горло окаменело, как и все остальное тело». Конец истории.
Бронвин закрыла книгу.
Клэр испуганно посмотрела на нее.
– И это все?
Енох засмеялся.
– Это все, – ответила Бронвин.
– Это ужасная история, – заявила Клэр. – Расскажи мне другую!
– Какая есть, – ответила Эмма. – А сейчас пора спать.
Клэр надулась, но плакать перестала, так что цель была достигнута.
– Вряд ли завтра нам будет легче, чем сегодня, – заметил Миллард. – Нам необходимо набраться сил.
Мы нащипали пучков пружинистого мха вместо подушек. Прежде чем позволить нам сунуть их себе под головы, Эмма высушила их ладонями. Одеял у нас не было, и, чтобы согреться, мы прижались друг к другу. Бронвин обняла малышек, Фиона переплелась с Хью, из открытого рта которого все время вылетали пчелы, даже ночью охранявшие своего спящего хозяина. Гораций и Енох отвернулись в разные стороны, едва соприкасаясь спинами, – дрожа от холода, они так и не сумели превозмочь гордость, не позволявшую им прижаться друг к другу теснее. Я лежал на спине, а Эмма легла на бок, устроив голову у меня на груди. Она была так близко, что я мог поцеловать ее лоб в любую секунду. И я обязательно сделал бы это, если бы не убийственная усталость. Эмма была горячей, как электрическое одеяло, и я стремительно провалился в сон, исполненный приятных незапоминающихся сновидений.
Я никогда не запоминаю хорошие
