пламя факелов в руках собравшихся. Пареньки крепко держались за вилы, словно стояли не по пояс в сугробах, а прибыли на осеннюю уборку сена. Бородатые мужички поигрывали острыми топориками ожидая, чего-то, что вот-вот случится. Даже бабка Евдоха притащила черную кочергу, такую же жесткую и изогнутую как сама жизнь старухи.
Внутри запертой церкви, возле аналоя, стояли два человека. Молодой священник – отец Николай, которого недавно назначили в деревенский приход и склонивший голову, худой как мумия-старик по имени Захар. Оба вымокли, будто хорошо пропарились в бане или прожарились, растапливая дровами печь. Только иконы, скамейки, да церковная утварь еще с вечера обросли налетом белого инея.
– Так ты говоришь с детства, началось? – перекрестившись, обратился священник.
– Да. Так и есть. По рассказам покойной крестной знаю. Сосал я тогда грудь, у мамаши своей – на телеге ехали. Кроха еще совсем был – к бабке-ворожке вез нас отец. Лекарь не помог мне-младенцу, – руками развел, а я криком кричал уж неделю как. Сил, видать, у маменьки не оставалось терпеть. Землю тогда поливало с неба, словно открылись небесные хранилища, телега намертво застряла в грязи, а лошадь от погоды такой вырвалась и след ее простыл, остались мы посреди поля. Молния сверкала крепкая, нас и убило с маменькой в тот день.
– Батька погоревал, оплакал, и хоронить собрался. Тогда я и очнулся, выжил…
– Правда, недолго папаша радовался, до первого случая со мной, – Захара стало трясти, он оскалил зубы и зашипел словно змея, затем плавно приподнялся в воздух, оторвавшись на ладонь от пола.
Священник живо накрыл его епитрахилью и принялся вслух читать молитвы. Старик рыкнул пару раз, весь скукожился и опустился назад.
– Ну, Захар? Продолжай, – батюшка пробежал взглядом по окну, за которым разгорался яркий костер, отдавая блики на шевелящиеся скулы старика.
– Так вот, я и говорю, с тех самых пор со мной странности начали происходить. Как-то, меня батька на крыше сарая нашел, когда я ходить, не умел еще, потом обнаружил на краю колодца с ведром. А как подрос, я и сам припоминаю все. Пошли однажды летом с ребятишками на пруд. Плавал я не очень, выдохся вскоре и тонуть стал. Полез меня один из мальцов вытаскивать, боролся за мою жизнь, только зря – сам потонул. Да и папка покойный, вскорости под телегой помер, задавила вместо меня… да вы ж отец знаете небось, разболтали деревенские.
– Я-то знаю, а ты рассказывай. Это тебе самому нужно, глядишь и отойдет нечисть, очистишься…
Старик продолжил:
– Совсем один я остался – сирота. А как вырос и возмужал, начал в лесу ловить зверей диких, да ягоды, травы собирать – чтобы пропитаться. С годами люди добрые уразумели, что дело нечисто, сторониться меня стали, а некоторые гнать и запугивать пытались, да где там… Уж нет их давно на земле – кто удавился, кого корова растоптала. Демьяна-юнца, что за мою душу молиться принялся, в колодце нашли с вывернутой шеей. А я, что могу? Эта сила сама действует, меня не спрашивает…
– Горько
