style="font-size:15px;"> – Ты что, ворон не видел?
– Видел…
Томас осекся. Смертельная бледность залила лицо, он как ветер понесся по винтовой лестнице. Олег, хоть и не тащил на себе два пуда железа, едва поспевал: Томас как горный козел прыгал через две ступени. Рыцари сразу отстали так, словно шестой день взбирались на Мировое Дерево.
На верхней площадке была только одна дверь. Возле нее виднелась сгорбленная фигурка священника, тот сидел на корточках. Обе руки бережно прижимали к впалой груди толстую книгу в латунном переплете. Увидев взбегающих вооруженных людей, испуганно вскочил, побелел лицом.
– Еще жива? – крикнул Томас, задыхаясь и хватая ртом воздух, как глубокодонная рыба.
– Еще… – пролепетал священник, его трясло, он с ужасом оглядывался на дверь.
Олег уловил слабый запах серы, горелой смолы.
– Но она… гонит меня…
Томас спросил быстро:
– Тебя или твою книгу?
Не дожидаясь ответа, рывком распахнул дверь. По ушам стегнул злобный крик ворон, пахнуло дымом, донесся далекий сдавленный хохот, слабый стон, скрежет. Потом в полумраке прорисовалось окно, но по ту сторону так часто мелькали черные тени, что Томас не сразу разглядел широкое ложе с роскошными звериными шкурами, расшитыми подушками. Олег вошел следом в тесную комнату: стены круглые, окна забраны железными решетками. На ложе, только сейчас разглядел, иссохшая безобразная старуха с крючковатым носом, щеки впали, выпученные глаза с ужасом смотрят в потолок. Руки дергаются, пальцы мнут шкуру с такой силой, что слышится скрип.
Олег сказал быстро:
– Закрой дверь!
Томас послушно притянул за собой дверь. Пальцы старухи сразу затихли, а из высохшей груди вырвался глубокий вздох. Веки начали закрываться. Томас вскрикнул:
– Погоди!.. Я приведу священников, дабы отмолили твои грехи, но ты за это…
Ведьма прошептала тихо, но ее свистящий шепот был похож на шелест ползущей гадюки, и Томас умолк на полуслове.
– Поздно… Меня ужасает вид Книги… меня терзают слова Откровения… меня сжигает…
Томас перебил:
– Все равно! Что-то всегда можно сделать. Давай договоримся.
Ведьма прошептала, не поднимая век:
– Ночами я творила черное… кровь младенцев… крылья упырей… кости самоубийц из чужих гробов… за что не найду покоя в своем…
– Ну-ну, – перебил Томас с гневным отвращением, – наш прелат говорит, что раскаяться можно и в последний миг жизни.
Ее шепот был едва слышен:
– Брехня… Что натворил, то натворил… Но я прошу… Святой водой обрызгайте мой труп, тогда мне будет нипочем… И гроб мой окропите… И саван… и черный весь покров… А гроб из толстого свинца семью толстыми обручами оковать… внести во храм и пред алтарем прибить к помосту на штырях железных… еще и цепями приковать толстыми, как змеи… И цепи тоже окропите…
